Ний Хааг - Совершенство

Развернувшись к выходу, и без того напуганный начальник станции чуть не вскрикнул – на фоне открытой двери он увидел мелькнувшие очертания человеческой фигуры и тут же услышал слабый всплеск воды.

– Эйдан? – позвал он тихо и сдавленно. – Ты вернулся?

Отчего-то Ломаку стало нестерпимо жутко. Утопая в горячей воде, вдыхая тяжёлый влажный воздух, Ивлин почувствовал леденящий озноб, заползающий под свитер… Начальник выставил перед собой фонарик и щёлкнул кнопкой. В бледном луче света стоял Корхарт, задрав острый подбородок кверху, и водил головой, будто принюхиваясь. От неожиданности и страха Ломак перестал дышать, едва не выронив ледоруб. Мутный взгляд мертвеца бился о стену света, словно пытался проникнуть за её пределы и отыскать сам источник. Посмертное увечье, полученное ржавым гвоздём, разорвавшим простынь, протянулось глубокой раной от нижнего века к подбородку, содрав кожу практически до кости – начальник не мог оторвать взгляд от раны, в складках которой подрагивали кристаллы замёрзшей плоти.

От ужаса и шока, Ломак прошептал слова, даже не вдумываясь в их смысл:

– Как… ты, дружище?

Казалось, мертвец только и ждал, чтобы услышать голос. Словно ему требовалось доказательство того, что по ту сторону луча, есть кто-то живой. Он резко бросился вперёд и сгрёб ледяными руками свитер полярника; его изуродованное лицо мелькнуло совсем рядом перед глазами, и Ломак ощутил ослепительный удар в челюсть, будто подбородком налетел на оголённый провод. Ивлин отшатнулся назад и, едва не упав, ошалело отмахнулся фонариком. Он почувствовал нестерпимую боль на своём лице и отступил ещё дальше, едва сдерживая крик. Мертвец шагнул за ним следом и попал в ореол света. Начальник увидел, как Корхарт подносит ко рту окровавленную рыжую крысу, и та стремительно пропадает в страшном чёрном рту, однако в следующее мгновение мозг завопил о том, что это вовсе не крыса, а часть щеки и бороды, оторванная страшным укусом…

Понимая, что вот-вот лишится сознания от ужаса и боли, Ломак дико заорал и ударил ледорубом сверху и наискось. Острое когтеобразное жало глубоко вошло в ключицу мертвеца и от сильнейшего удара тот осел на колени, словно его вколотили в пол. Корхарт не издал ни звука, – так и остался стоять в темноте с торчавшей из тела рукояткой, подобно указательному пальцу нацеленному на начальника станции. Ломак бросился к распахнутой двери, но в темноте плечом ударился об аккумуляторную стойку и упал в воду. Не в силах подняться, завывая от боли и ужаса, полярник на четвереньках пополз вперёд, с надеждой глядя в светлевший створ распахнутой двери. Горячая вода обжигала, но Ивлин рвался к двери гонимый запредельным ужасом.

Совсем рядом послышался гулкий удар и одна из бочек с грохотом упала на пол, разнося в темноте едкий запах топлива. Ломак резко обернулся и стал судорожно водить перед лицом фонарём, словно тот мог отпугнуть ожившего мертвеца. Свет лишь охватил переплетение вспотевших труб, ровные стопки аккумуляторов до потолка, и разом умолкшие генераторы. Накаченный адреналином мозг успел заметить разбитые манометры, вырванные провода и искалеченную теплоизоляцию двери. Мелькнула мысль, что мертвец пришёл в помещение привлечённый треском двигателей и светом, что он реагирует на раздражители и стоило бы выключить фонарик… погрузиться в воду, вжаться в пол и ползти, ползти к выходу!..

«…Теперь, когда слёзы высохли, всё кажется таким забавным…» – уверял старина Фрэнк за стеной, прогуливаясь по притихшей станции.

Страшный удар и вспышка нестерпимой боли в спине потрясли начальника станции. Ломак не мог сделать и вдоха, однако ужас заставили мужчину кое-как подняться на ноги. Он с трудом дотянулся до торчавшей из спины рукоятки ледоруба, но в этот момент мертвец сбил его с ног. Ивлин упал лицом вниз и выронил фонарик. Загребая руками горячую воду, он пополз к выходу, но ледяные костистые пальцы впились в лицо, в глаза, оттянули голову назад. Ломак взревел, чувствуя, как колени мертвеца упёрлись в спину, а его зубы сгрызают скальп с мокрой головы; он попытался подняться, но сил уже не хватало. Крича и захлёбываясь водой, он сопротивлялся всё меньше и меньше. Его слабеющие руки, бесцельно перемешивавшие влажный воздух, случайно подхватили остаток тросика, всё ещё обвивавшего руку покойника… да так и запутались в нём. Залитые кровью губы полярника какое-то время выкрикивали имя давно погибшей сестры и молили о помощи, а угасающий мозг всё ещё отказывался верить, что его заживо пожирает очнувшийся мертвец.

«…И делал это по-своему. Да, это был мо-о-ой пу-у-у-уть», – едва дождавшись финальных слов песни, ветер с силой захлопнул дверь в помещение. Ему не хватило смелости вновь заглянуть во влажную липкую темноту, ставшую для Ивлина Ломака смертельной западнёй.

***

Пожалуй, самым страшным оказались даже не очертания безжизненной станции, с тёмными провалами окон-глазниц, – и не распахнутая настежь дверь, уже порядком обросшая снегом – самым страшным оказалась тишина, с которой станция встретила Эйдана. Безмолвие и заброшенность, лишь жалобный стон призрачного ветрогенератора всё ещё выполнявшего свою обязанность, но уже явно проигравшего беспощадному холоду. Зацепив ещё поутру слабый радиосигнал, Эйдан поначалу подумал, что злая судьба издевается над ним и дразнит, давая мнимую надежду на спасение, однако вычислив источник, он понял, что судьба предлагает честную сделку. На остатках топлива (как говорил отец – «на выжимках») Эйдану практически удалось дотянуть до источника сигнала, а точнее, как показали расчёты, машина заглохла где-то совсем рядом. Этого оказалось достаточно, чтобы сквозь линзы бинокля он мог различить в вечернем небе очертания «Высоты двести шесть».

Покинув «загнанный» вездеход, предварительно съев все запасы еды, – пригоршню крекеров и оставшийся кусочек чудом найденой в снегу куропатки, – Эйдан встал на лыжи и двинулся к возвышенности. Несмотря на слабость, двигаться становилось всё легче и легче, а когда ледяная гора и вовсе нависла над человеком, указывая своим вытянутым основанием в сторону базы, – окрылённый близким спасением, Ридз понёсся по заснеженному полотну, по которому совсем недавно Ломак двигался навстречу своей смерти.

Чуть более часа понадобилось Эйдану, чтобы полному надежд, да ещё и налегке, добраться до полярной станции, и менее нескольких секунд, чтобы понять всю чудовищность открывшейся перед ним картины.

– Что же это такое… как это понимать? – тараторил он, съезжая на лыжах с пригорка. Цепкий тревожный взгляд шнырял между тёмных окон корпуса станции, осматривал похороненные в снегу сваи и искал хоть малейшие признаки жизни на безжизненной «планете» Коргпоинт.