Тимофей Чернавин - Реестр Эпизодического Счастья

Вечером, сбросив в коммуналку портфель и сменку, я снова ехал на 13-ю линию, где жила Алёна, и ждал что, возможно, объект когда-нибудь выйдет на прогулку. Даже облюбовал подъезд напротив, через дверное стекло которого прекрасно можно было наблюдать лестничные пролёты ЕЁ подъезда с большими окнами.

И однажды мне повезло: около 20:00 с последнего этажа этого подъезда стал спускаться вприпрыжку знакомый силуэт. Только он был не один – с силуэтом бежало вниз ещё и огромное серое четырёхлапое существо… Алёна вышла гулять с собакой.

«…У НЕЁ ЕСТЬ СОБАКА! А значит, гулять она выходит примерно в одно и то же время…» План вырисовывался…: «…идти ей навстречу и сделать вид, что столкнулись случайно… мне в школе, типа, к ней не подойти… я – мелкаш… двоечник… ещё и из коммуналки, а ОНА – отличница-прилежница, живёт почти во дворце, и, явно, в отдельной квартире…»

(Впрочем, ещё в раннем детстве я обратил внимание на сей факт: в неформальной, не школьной обстановке дети как-то становятся мягче и дружелюбнее, случайно встретив вне уроков своих, вечно «форменных» и напряжённых одноклассников.)

Я стал следить за её маршрутом. На это ушло несколько вечеров. Путь Алёны и её собаки Ялки (так она её всё время подзывала) лежал примерно по одному и тому же маршруту.

«…что ж, надо решаться на подход. Продумать всё, дабы не облажаться. Да и вообще результат может быть неизвестен… Могу быть просто банально „отфыркнут“ как персонаж в нашем классе далеко не положительный. Да и раньше я на такие „подвиги“, как-то, никогда не сподабливался…» Я жутко стеснялся своей влюблённости, пытаясь скрыть её даже от самоé себя. Только один Миша всё знал. Я делился с ним своей историей, а он со мной – своей. Нам крупно повезло, что наши истории не соприкасались, а то бы дружбе – конец.

Готовясь отыграть полную незаинтересованность и случайность встречи (хотя не факт, что она меня не спалила, когда я воображал на переменах, а потом следил за ней), встал метров за 300 до точки, где она должна была пройти примерно в 20:06—20:08. Неспешно выдвинулся. «О, привет. Привет!…» Слово за слово – и уже дальнейший путь с её собакой мы уже идём, как бы, вместе, о чём-то непринуждённо переговариваясь… Так я впервые проводил девочку до подъезда.

На следующий день – в 19:55 – я уже стоял на своём «боевом посту» в подъезде напротив, ожидая спуска Алёны по хорошо просматриваемой лестнице. Ровно в 20:00 она снова вышла на прогулку. Я сразу же подошёл. Алёна как будто даже рада была меня видеть, и мы снова целых полчаса гуляли с её собакой по тёмно-зимним, тусклым окрестностям. Так продолжалось несколько вечеров…

…мы договорились мигать друг другу светом: она три раза включала и выключала бра на кухне на своём этаже (сигналя о выходе из дома), а я отмигивал в ответ светом подъезда, благо выключатель подъездного освещения был прямо у входной двери. Так мы и делали. И вот этот вот перемигивание светом и томительное, но радостное ожидание её выхода – я бы занёс в РЭС под №4.

Но в те моменты я ещё не ведал ближайшее будущее. Даже не представлял себе его.

Мама решила выяснить, куда это я каждый вечер ухожу и столь поздно возвращаюсь, «хотя уроки ещё не сделаны»? Мне ничего не оставалось, как под её мощным психологическим прессингом рассказать правду. Она уточнила фамилию одноклассницы и, вроде как, успокоилась. Но однажды я позвонил по Алёниному номеру (там обычно брала трубку её бабушка, а затем подзывала Алёну), и бабуся мне ответила, дословно: «Алёна не будет со мной гулять и не подойдёт к телефону, пока я не начну хорошо учиться». Ни больше, ни меньше! Оказывается, мать выяснила их номер, позвонила и нажаловалась Алёниным родителям: «успеваемость хромает из-за этих прогулок»; «вот станет хорошо учиться, тогда пусть и гуляют»; «повлияйте на него, пожалуйста»…

С Алёной мы продолжали встречаться, но отношения уже были, как будто бы, немного подпорчены. «А может тебе действительно начать хорошо учиться?» – спросила она. Да и как-то было всё совсем по-другому. Словно появилась какая-то стена… Я перестал приходить в тот подъезд и мигать светом. Но после зимних каникул решился встретить её перед первым уроком второго полугодия у дома. Алёна была, вроде как, рада. Отношения будто снова заискрились. А эти материнские звонки уже и забылись её бабушкой – она снова стала подзывать Алёну к трубке, хотя лучше учиться я так и не стал.

Так продолжалось до первых зелёных листочков, когда уже можно было сменить серое клетчатое пальто и шапку-ушанку на куртку и «лыжную» шапочку. В один прекрасный вечер, непосредственно в 19:55, я заметил у её подъезда одноклассника, «восьмилетку» (из тех, кого отдали в 1-й класс с 8 лет), что выше меня на целую голову и сантиметров на пять шире в плечах. Помнится, мы с ним некоторое время даже приятельствовали, но дружба как-то не задалась. Мы любезно поздоровались, затем вышла Алёна. Теперь с её собакой мы гуляли втроём… В окончании одной из прогулок, когда мы дошли до Алёниного подъезда, одноклассник вопросил меня: «Неужели ты не понимаешь, что мы хотим гулять вдвоём?» Я посмотрел на Алёну. Она промолчала…

Что ж, я сдержанно распрощался и почапал в сторону своей коммуналки. Сказка закончилась.

В середине мая 1987-го мама родила сестру. Я лично довёл её до Института им. Отто, когда начались схватки. Отчим был занят. Видимо, тренировался на гитаре.

Каким-то непонятным образом навсегда рассорились с Мишей и лишь сталкивались на дзюдо, куда ещё записалось с полдюжины наших одноклассников. Наступили летние каникулы, и я снова отправился на все три месяца к бабушке, даже не догадываясь о том, что ожидает меня по возвращению…

В следующем учебном году стало постепенно обнаруживаться странное поведение полугодовалой сестры: она, вроде как, остановилась в развитии 4-х месячного младенца. Мать забила тревогу и стала мотаться по разного рода больницам и врачам. Отчиму было на всё это абсолютно плевать. Казалось, ничего более, кроме бесконечного треньканья на гитаре, его не интересует. Теперь – к постоянному давлению на уши отчимовской «балалайкой» – добавились ещё и ночные, явно болезненные, крики сестрёнки. Она действительно остановилась в развитии и так и продолжала лежать грудничком с согнутыми ножками. При этом сестрёнка мотала головой и постоянно хлопала в ладоши. Врачи ставили различные диагнозы: от ДЦП до каких-то эпилептических историй. Но ни один из эскулапов не попал даже в «молоко»: о её настоящем заболевании в СССР тогда ещё не ведали.

Успеваемость моя скатилась не то, что ниже плинтуса – она пробила пол и упала к соседям снизу. Ни делать уроки, ни полноценно высыпаться – я не мог. Сестра орала от боли каждую ночь и успокаивалась лишь под утро.