Виктор Суднов - Без гнезда родового. История семьи – история страны

В те годы на Северном Кавказе свирепствовал тиф, особенно так называемый возвратный. Умер Дмитрий Васильевич, отец моей бабушки. Все ее дети тоже переболели тифом, но выжили, хотя жили тяжело, впроголодь. Со снабжением продуктами в Минводах были большие перебои. Отец часто вспоминал, как на третьем году обучения на кубанском рабфаке, куда он был направлен по комсомольской путевке осенью 1920 года, он с дедом Ефимом поехал добывать муку на ближайшую железнодорожную станцию. Муку решили поменять на гитару, с которой со слезами рассталась старшая сестра отца Лиза. Елизавета увлекалась музыкой, хорошо играла на гитаре и, конечно же, тяжело переживала потерю любимого инструмента. Однако дед был неумолим. Его приказам должны были подчиняться все.

На железнодорожную станцию успешно добрались, муку достали, но на обратном пути отец попал в жуткую историю, которая могла закончиться для него трагически. Во время поездки он сидел, свесив правую ногу, на задней части тендера паровоза. Паровоз дернулся, нога соскочила и оказалась зажатой между вагоном и паровозом. Боль была дикая. Травмированная нога долго не заживала, лечили ее почти год. Благодаря знакомому фельдшеру, ежедневно на протяжении шести месяцев делавшему отцу компрессы и массаж, больную ногу от ампутации спасти удалось, но учеба была прервана, и отца сняли с питания при рабфаке, что грозило ему настоящим голодом. Нередко, когда отец приходил в студенческую столовую к друзьям, ему буквально приходилось попрошайничать. Однажды Александра Дмитриевна привезла бутылку меда, которую он, изголодавшийся, опорожнил тут же, а потом долго мучился от болей в желудке. Ценой больших усилий отец сумел все же догнать в учебе ушедших вперед друзей-студентов и успешно окончить курс на биологическом факультете рабфака.

Воспоминания отца о жизни в краснодарском рабфаковском общежитии вызывают и смех, и слезы. Один из его друзей, студент медицинского факультета, постоянно ходил в шинели, надетой на голое тело. Другой одежды у него просто не было. Так, в шинели, он и спал, и сидел на лекциях, и ходил в столовую. По вечерам студенты, расположившись возле печки-буржуйки, очищали белье и куртки от вшей, смахивая паразитов на горячую печь. Однажды кто-то из студентов-медиков принес из анатомички человеческий череп, его использовали вместо пепельницы. Потом череп выбросили на улицу, чем вызвали панику у жителей Краснодара. Каждый развлекался, как умел. Друзья потом долго вспоминали, как горожане осторожно обходили валяющийся возле дома череп, одни – крестясь, другие – чертыхаясь. Отец по вечерам занимался в художественной студии, как тогда говорили, «по портретной части». Умение писать портреты не раз спасало его потом, особенно в годы Великой Отечественной войны, когда оно буквально помогло выжить.

Учеба на рабфаке пролетела быстро. Каждому выпускнику вместе с документом об окончании рабфака выдали новенький жакет, брюки, ботинки и кепку – помощь из Америки, а также ведро топленого масла и десять килограммов муки. По тем временам – царские подарки! Кроме того, выдали деньги на билет до места жительства. В Краснодаре, когда отец садился на поезд, у него из кармана украли все документы, и ему с большим трудом пришлось потом добиваться их восстановления. Чудом сохранились две путевки, выданные отцу для продолжения обучения: одна – на подготовительные курсы в Петроградскую академию художеств, другая – в сельскохозяйственный институт. Это было время, когда партия решила создать свою, новую советскую интеллигенцию. Вот и посылали на учебу в высшие учебные заведения выходцев из рабочих и крестьянских семей. Отец выбрал вторую путевку, в сельскохозяйственный институт, что и определило его дальнейшую судьбу. Дед Ефим выбор сына не одобрил, считая, что тот должен был выучиться на землемера или врача, так как, по мнению деда, и то и другое было делом доходным.

Первые дни учебы в Петроградском сельскохозяйственном институте запомнились отцу как противостояние студентов из рабоче-крестьянской среды и так называемых белоподкладочников, студентов предыдущих наборов, в основном выходцев из богатых семей. Франтоватые молодые люди в фирменных студенческих сюртуках на белой шелковой подкладке с презрением относились к рабочей бедноте. Недружественное отношение к «черни» проявлялось во всем. Насмешки и издевательства были привычным делом. На одном из студенческих собраний слушателей всех факультетов и курсов, которое проходило в здании питерского цирка, произошла настоящая схватка между противоборствующими сторонами. Выбирали новый студенческий орган самоуправления – Исполбюро. Дебаты были шумные. Дошло чуть ли не до драки. Собрание закончилось тем, что верхушка прежнего органа под свист, улюлюканье и бурные аплодисменты «черни» покинула помещение цирка. Был избран новый состав Исполбюро, членами которого стали бывшие рабфаковцы.

Первокурсникам было сложно разобраться и в премудростях сельскохозяйственной науки, и в политической обстановке. Профессорский состав в сельскохозяйственном институте был пестр и разнообразен. На одних лекциях царила дружеская, рабочая атмосфера, на других – скука и разочарование. Но уже через месяц студенты определились с пристрастиями: были любимые, «красные» профессора, были аполитичные, а были и враждебные советской власти преподаватели. Среди любимых – Н. И. Вавилов, непревзойденный авторитет для отца на всю жизнь; ученый-почвовед, академик К. Д. Глинка; профессор растениеводства Н. К. Недокучаев; преподаватели Н. И. Козлов и С. П. Кравков. Их лекции слушались с особым интересом. Для студентов все было ново, необычно и впитывалось ими как губкой. Лекции проходили в основном корпусе института, на берегу Фонтанки, рядом с сельскохозяйственным музеем, а отец вместе с другими такими же студентами-первокурсниками жил на Петроградской стороне, на частной квартире. На лекции приходилось долго идти пешком, городской транспорт практически отсутствовал. Лишь к осени 1921 года в Питере появились новые трамвайные линии и по центральным улицам города восстановилось транспортное движение.

Вообще, 1920—1921 годы были тяжелейшими для города и его жителей. Петроград стал первым городом, где был введен так называемый классовый паек. Суть классового пайка сводилась к делению всех граждан на категории соответственно их социальному положению. Рабочие тяжелого труда, красноармейцы и их семьи зачислялись в высшую категорию и получали более высокую норму пайка, рабочие менее тяжелого труда получали паек урезанный. «Нетрудовому элементу» паек либо вообще не выдавался, либо был невероятно мал. Студентам тоже приходилось туго. До 1921 года по карточкам им выдавали всего 100 граммов хлеба в день. Приходилось подрабатывать. Ситуация улучшилась только в марте 1921 года, после перехода страны к Новой экономической политике. Карточки отменили, была разрешена свободная торговля.