Евгений Кузнецов - Быт Бога

Спросил окружающую холодную ясность безразлично-устало:

–– Что ж – все? И – так? И – на меня?.. А то, что я… молчал!

Оказывается, есть, вижу, – там, где меня нет, – правила два; первое – молчи: это одно, по разным причинам, для всех хорошо; второе – молчи: и каждый припишет своё, его, по его мнению, хорошее… тебе. Молчи – и вот ты уже настоящий мужик, мужчина, настоящий человек, гражданин, товарищ, кавалер, и всё – одновременно, и даже – для врагов.

А лишь открой рот:

–– Ты вот других-то критикуешь!.. А-а… – И так далее.

…Я не люблю обманывать.

Так – виднее.

…Что ж, слушайте, вы – там, где вы все есть.

Я никогда, ни разу не брал даже пальцами жевательную резинку… не держал в руках какую-либо инвалюту… не видел ни одного порнофильма… И – да! – ни разу не стрелял боевым, ни разу никого не ударил.

Я жил и живу там, где я – я. Я в мире, где я живу. Точнее, в мире, где живу – я!..

И – слышу наконец о себе, обо мне… О Петре-то Дмитриевиче:

–– Митя…

"Митя"!..

Как расковырять-то меня, меня, меня… всем, всем, всем… хочется, хочется, хочется… Пусть и сломать – а лишь бы заглянуть внутрь!..

О-о!.. Будто стих мой прочитали, что когда-то сочинил, даже не записав… И – вслух. И – всем. И – громко…

Грустно.

Жизнь – одна, миров в ней – много.

Грустно.

Дрожал весь…

И стал думать, что ведь надо что-то… думать!..

Неужели – неужели я не заслужил о себе даже… мнения?..

–– А зачем оно тебе?!..

Спросил меня так кто-то где-то дрожащим твердым голосом – спросил Дрожащий.

Я дрожать перестал.

И снова раздалось:

–– Все вчера жевали диамат, а сегодня все жуют резину.

Убивающе отчётливый голос…

Глазами хотят знать – видеть.

Хотят глазами знать. Знать глазами хотят.

Телом сытые, глазами хотят жрать – видеть.

Женщина стоит на арене.

Глазами хотят знать, дрожь на груди мелкая, глазами знать, губы сухие липкие, глазами своими, кулаки потные, глазами.

Тигр бежит по песку.

Глазами!

Крика она не слышит своего за криком стадиона.

Видеть-знать хотят – это.

Чтоб они могли увидеть, ещё и ещё раз увидеть это – тигра морили голодом, рабыню привязали к столбу.

Это сейчас, сейчас увидят…

Это теперь видят.

Теперь видят – это.

Видят!

Приблизилась ко мне Красивая недавно так, для её замужнего положения, близко, что я, прежде всего, вдруг понял, что если я, я сам, спрятаться смогу – в лишнюю тут, в компании, стопку, – то тело своё я спрятать не смогу, не смогу…

–– Что вы хотите этим сказать?..

И – Брат, и Ваня тоже мне, бывало, готовясь на свидание, гладя брюки, слушая-не слушая мои мальчишеские рассуждения:

–– Чо вы хотите этим сказать?..

А завтра уж обязательно кто-то кому-то – окажись я рядом! – скажет, прервав разговор, как бы упрямо и как бы – как бы! – проблемно:

–– Что вы хотите этим ска-ать?..

Я это… о чём?..

Рассветать, может быть, будет…

Сделалось – тоска и тоска… Расстаться придётся с одиночеством.

…Когда я родился, я принял это слишком близко к сердцу.

…И приближения рассвета ещё не было, но чуял я, что это, рассвет, бывает, бывает…

…Настороженность: а что это – то, что я родился, – значит? – это и есть моё настоящее настроение.

Вокруг же – или намёки, или помехи.

…Чего мне расстраиваться?.. Вообще: мне – чего расстраиваться?!..

…Призвание означает – понять!..

…Ведь у меня есть память?.. Память о том состоянии.

Моя Колыбель – Умиление.

Умиление – моя Колыбель.

…Не ходи по своим следам. Они не пропадут.

Они – для после.

Не езди в часть, где служил, в вуз, где учился…

…Вдруг заметил, что я представляю, как я буду скоро улыбаться и – по-настоящему: как большой, как взрослый!..

Заторопился подумать: не выключить ли всё-таки свет… пока ещё ночь…

Заторопился вспомнить: что же важное ещё на сей миг не вспомнил…

Сон мой!..

И недавно.

Я – я. И я держу в руках… моё тело… И спрашиваю того, кто держит моё тело, – себя, получается:

–– Это я?..

Кивает мне утвердительно кто-то, кого я не вижу, но знаю, что он кивает…

–– А – это?.. – Показываю подбородком на тело.

Но тут… у того, что было сном, продолжения не стало…

Что ни слышу от других о жизни – понимаю, слушая, что это, жизнь, – какое-то сырое, податливое, неприятное, тягучее событие…

Только Брата, только Ваню всегда помнил как знающего что-то определенно.

Неурядица какая, ругаются все – а мы с ним молчим – и вдруг да ни с того ни с сего переглянемся… словно раз навсегда когда-то до этого договорились…

-– Как лучше жизнь перебыть? – Ну, не в колхозе же работать!.. Совсем недавно – связи иметь. И я всё по райкомам и обкомам. Всё-таки от звонка до звонка надо было. Но так я проявлял свои способности. А теперь их и не надо скрывать. Всё! Купил – продал. Или жвачку, или завод. Так весь мир нормальный живет. А кто книжки читает – пусть их и ест.

–– Мы – верили! И работали на общество. А нынче всё, что мы наработали, разворовали. Как же после этого нам свои жизни перебывать?.. Вот теперь бы распоясать народ! Тех, кто не умеет хапать!

–– Вы не знали, что жизнь это – перебыть. Так и я не знала и не знаю. И наплевать. А вот вы подсунули мне сынка разгильдяя-пьяницу, ну и возитесь теперь с его дочкой-дурочкой!..

Современник… родители… сноха…

Вскочил вдруг!.. Сел на кровати…

Брат… Брат… в камере?..

Жидкий свет л а мпочный за ночь, казалось, протух… С гадливостью подумал об этом свете тусклом – напомнил он мне, что у меня есть… лицо и мне ещё надо что-то им… выражать…

Одиночество моё на миг ощутилось мною как омерзительное одиночество, туалетное одиночество.

Я медленно встал на мои ноги.

Умыться забежал быстро – как в перегретую сауну, холодную воду туго прижал к лицу три, как всегда, раза… Видел, однако, теменем своим, моим, что зеркало, над раковиной, бракованное: в углу "молоко"…

Выбежал брезгливо – походя вспоминая, как не любил всегда зеркал, не любил всегда своих фото… не любил никогда ни газет, ни радио, ни теле: и в зеркале, и в газете – всё не про меня, всё не обо мне!..

Чайник – когда же его включил? – кипел… Было стыдно дуть в чай… было стыдно фыркать…

…Дело моё – быть одному: труд мой такой, работа моя такая, такова моя страда.

Чтобы – прислушиваться. Чтобы – догадаться. И – не для себя, не для судьбы своей. А – вообще.

Вообще – и есть моя судьба.

…Одевался – когда же разделся? – положил ладонь на грудь: вот оно – место происшествия!..

Сладко опять чуть стало от такой непроизвольности… Стоял, дремотно покачиваясь…

Во мне, в том, в зеркале который, в теле моём, кроме меня, есть ещё кто-то… какой-то Мальчик. Мальчик тёплый, тёпленький… Он – я. И – не я. Это – Мальчик трогательный и даже меня трогающий… Мягкий, обидчивый, ранимый… Вот бы мне раньше его выделить!.. Его-то все, вижу, – сходу и безошибочно во мне выделяя! – всё и хотят подержать, словно тельце какое, в руках, погладить, потрогать его хоть за ножку… И – ведь удается… Один я его, Мальчика моего, строж у … А я, тело моё, только красней за него, за тёплого, за мягкого…