Светлана Колесникова-Лескова - Отражение в зеркале. Роман

Как мог он, опытный, прошедший уже не одну войну, повестись на подобную глупость, Петр теперь и сам не понимал. Возможно только растерянность перед свершившимися в стране переменами, непонимание ситуации и своего места во всей этой чехарде и ощущение полной своей ненужности, подвигли его на этот, как он впоследствии ясно осознал, позорный шаг. В оправдание себе, он выдвигал довод, что сможет увидеть войну с другой стороны, а после правдиво описать увиденное.

Переправились они без проблем. На месте их, и таких же как они добровольцев, маленькими группами включили в чеченские отряды. «Непыльно», как в общем-то Петр и предвидел, не получилось – как известно, в кипящем котле не найти прохладного места.

Воевали добровольцы в основном трофейным оружием и первое время в той же гражданской одежде, в которой прибыли. «Афганку»** для себя Петру пришлось снять с убитого. И отпустить бороду, чтобы не выделяться среди кавказцев.

Петр старался по возможности не ввязываться в перестрелки, а больше наблюдать, что ему поначалу вполне удавалось. Командир отряда похвалил его репортажи, поверил в то, что он не «косит», как случалось, под корреспондента, а пишет мастерски, стало быть – настоящий. «Старшому» очень льстило, что в репортажах Петра и он, и его отряд, выглядели героями, смелыми и мужественными борцами за свободу. Прессу в лице Петра было приказано беречь.

А Петр, крепко презирая себя за то, что ввязался в столь позорное дело, писал и другое. Писал в тайный блокнот, для себя. Писал правду, за которую не сносить бы ему головы, будь обнаружены эти записи.

Большинство его соотечественников были добровольцами, воевать им пришлось бесплатно. Так что надежды его приятеля «непыльно заработать деньжат» потерпели крах, и пострелять ему пришлось, так как журналистского таланта он не проявил и был признан «сачком». Чеченцы не любили попусту разбрасываться деньгами. Зачем платить добровольцам –сами пришли. Довольно и того, что их согласились обеспечивать вещевым и пищевым довольствием. Местные ведь вообще воюют бесплатно, «за идею».

Иное дело наемники, профи, которые не видели смысла в мирной жизни и бились зло, до последнего патрона. Они знали, что в сущности никому не нужны, ни местным, ни соотечественникам. Их даже в плен старались не брать.

Случалось, выдавая себя за офицеров, они надевали соответствующую форму, приходили к молодым необстрелянным русским срочникам, убеждали их отдать оружие и сдаться в плен, а после безжалостно убивали. Или надев гражданскую одежду, заманивали их в засаду.

У многих российских военных остались позывные еще со времен Афгана и «мерки» коварно этим пользовались. Кто-нибудь из них выходил в эфир под позывным командира и вызывал перекрестный огонь таким образом, что одна батарея «месила» другую. С ними даже «своим» добровольцам нужно было держать ухо востро. О себе они говорили: «Мы – смертоносное оружие без страха и жалости. В убийствах будут виновны те, кто этим оружием воспользуется, а вовсе не мы».

При этом они старались тщательно скрываться от прессы, не попадать на фото и видео, ведь на родине им официально грозила статья. На деле же, никаких разбирательств и судов так и не последовало.

Пробыв чуть больше пяти месяцев на этой войне, Петр все же попал в серьезный замес, был тяжело ранен и чудом выжил – мелкими осколками ему пробило левый желудочек сердца и левое легкое.

Едва дотянув до хирургического стола, благодаря противошоковым препаратам он смог дышать и перенести хирургическое вмешательство. А когда немного окреп, его вывезли через Грузию на родину.

____________

*«Мерки» – наемники (Merceneries)

** Афганка – жаргонное название, применяемое некоторыми военнослужащими для названия комплекта полевой формы”.

13. Инцидент

– М-да… «Сумбур вместо музыки»… – Ника усмехнулась, вспомнив название разгромной статьи в газете «Правда»* некогда заклеймившей оперу Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда». – Вот и мою «писанину» после стольких сухих и нелицеприятных подробностей военной жизни кто-нибудь вполне может назвать «антинародной» и «формалистической». Хотя по большому счету, кому она так уж интересна, эта моя «писанина»…

Был у Вероники этот пунктик – самоедство, порою доходящее до абсурда. Стоило дать ему волю, как сразу все начинало идти вкривь и вкось. А ведь чтобы добиться успеха в чем бы то ни было, а главное – в своей профессии, кровно необходимо верить в себя, верить в свое дело. Это она поняла еще в консерватории.

Изрядно перетрусив, но вовремя взяв себя в руки, она блестяще спела на вступительном экзамене и была зачислена на первый курс вокального факультета. Пятерых, прозанимавшихся кто два года, кто год здесь же на подготовительных курсах, зачислили на дневное отделение. Нику и еще четверых иногородних – на вечернее, которое лишь называлось вечерним, а по сути, было тем же дневным. Лукавство заключалось в том, что «вечерникам» не нужно было выплачивать стипендию. Такая вот хитрая экономия.

Первые два курса для Вероники оказались адски трудными и едва не привели к потере голоса. Днем у нее были занятия, а до занятий и после – подработки. Пришлось потрудиться и уборщицей, и дворником, и репетитором. Когда подработок не находилось, кое-как перебивалась впроголодь. Просить деньги у родных она считала ниже своего достоинства, да и какие у них деньги

От постоянной усталости и недосыпа голос тускнел, отказывался повиноваться, терял силу. С ней стало происходить то, что часто происходит с неопытными, начинающими музыкантами. Спутав текст, или слегка сфальшивив, она впадала в панику, при этом пыталась бороться с волнением и этим еще больше усугубляла ситуацию. Спустя время она поняла, насколько важно научиться игнорировать любой промах и относиться к нему невозмутимо. Разволновавшись из-за единственной фальшивой ноты или забытого слова, можно загубить все выступление. Иногда что-то можно исполнить хорошо и даже блестяще, иногда – хуже. Да и от провала не всегда возможно застраховаться, ведь голос живой, хрупкий инструмент, напрямую зависящий от состояния певца, требующий от него больших самоограничений, которые еще и ужесточаются с годами. Без этого вряд ли возможно сохранить нервную энергию, психические силы и время для совершенствования. Приходится избавляться от различных привычек, пристрастий, сокращать до минимума разговоры, контакты с людьми, да и с внешним миром. Такая вот своего рода профессиональная аскеза. Прав был Микеланджело Буонарроти: «Искусство ревниво, оно требует, чтобы человек отдавался ему всецело».

«Если ты хочешь чему-то научиться, не бойся ошибаться. Это ошибки хирурга смертельны, а ты – не хирург» – вторил ему, наставляя своих учеников, скрипач и музыкальный педагог Абрам Штерн.