Виктор Улин - Место для года

И еще три черта в ступе.

Непонятно только, почему вся эта премудрость отрывочно пришла на ум.

Возможно, старший лейтенант цеплялся за всплывающие из памяти числа, не зная, чем еще спастись от нарастающего отчаяния.

В бою он не бывал и из пушки никогда не стрелял.

Впрочем, из ракеты он тоже еще не… ракету он не запускал. Но знал, что тут все делается куда проще.

Что по координатам цели ракета наведется подвижной частью стартового ствола. Сержант-наводчик приложит съемный прицел к стальной пластинке около первого стабилизатора и прильнет в окуляру. А потом, сипло матерясь, будет нажимать эбонитовые кнопки пульта – мирного до невозможности, как на каком-нибудь строительном подъемнике – и снаряд станет вращаться, пока в перекрестье не попадет светящийся глазок ориентира, который сейчас уже висит на вешке.

А после этого останется только ПУСК .

Ракета, которой командовал старший лейтенант, называлась управляемой, но на самом деле была лишь программируемой

Ей задаст условия полета электронно-вычислительная машина – железный ящик размером со стиральный автомат – высветив числа на огромном красном табло после того, как обработает исходные данные и трижды получит одни и те же значения.

Этих чисел будет два. Время работы двигателя и момент перекладки газовых рулей – четырех пудовых болванок из прессованного графита, торчащих у сопла на пути вырывающегося огня. После их отработки ракета, поднявшаяся до нужной высоты, начнет падать в нужном направлении.

Все сделает автономное устройство; после пуска ракета неподвластна ничьей воле. Она полетит, как смерть на крыльях мечты; остановить ее можно, лишь сбив с перехватчика, но и тот не всегда успеет ее сбить.

Правда, пока все было зачехлено. И « Ураган » – чудовищная машина смерти – напоминал пару колхозных тракторов, соединившихся в любовном экстазе.

Все кругом напоминало о вечной любви, все пело и кричало о ней – и лишь железный корпус ракеты молчал о неутоляемой ненависти.

Старший лейтенант вздохнул.

Видимо, все-таки сейчас был век двадцать первый, поскольку в прошлом веке такой пуск мог готовиться лишь среди каких-нибудь Египетских песков. В счастливом двадцатом не томилась бы так душа и не такой грустью сжималось бы сердце…

Впрочем, было ли это вообще?

По крайней мере могло быть в любой момент на той шестой части суши, которая считала себя территорией мировой справедливости.

И возможно, когда-то ею была.

Но с тех пор, как родился старший лейтенант, все до одной войны, ведущиеся по инициативе этой самой территории, были изначально несправедливыми, поскольку представляли собой лишь игры высочайших негодяев.

И, кстати, с какой стати он оказался тут, будучи старшим? Командир пусковой установки ракеты « ОТР-22 » по расписанию был просто лейтенантом. А почему он командовал боевым расчетом, имея на погонах целых три маленьких звездочки?

Из-за которых именовал себя « поручиком » и с особым изяществом кланялся, спев под гитару песню о Голицыне… Умиравшем совсем не за ту Россию, которой был вынужден служить он.

Впрочем, о причинах всего этого не стоило вспоминать.

Равно как не стоило думать и о том, почему он таится сейчас в кустах на краю европейской лощины, а за спиной громоздится развернутая ракета.

Готовая к пуску, какого поручик не осуществлял еще ни разу.

Да и вряд ли кто-то вообще мог осуществить боевой пуск иной, кроме первого, являющегося последним.

Страшная пусковая установка казалась незыблемой, как « Титаник », еще не вышедший из Саутгемптона… – но со времен цикла №2 военной кафедры Ленинградского университета он помнил, что ее стол рассчитан на семь стартов, после которых требовал замены. На вопрос о том, почему изготовители не подумали о жаропрочном материале, майор-преподаватель сказал, что установка, сумевшая в военных условиях запустить семь ракет, будет водружена на золотой пьедестал до скончания века. Поскольку будет чудом, если она сумеет осуществить хотя бы третий пуск.

Сейчас старший лейтенант понимал, что современными средствами ПРО его установка будет подавлена уже после первого.

Вся она есть просто одноразовый шприц.

Весь его расчет – группа смертников. Заложники позиции, они не успеют даже разбежаться в разные стороны, как какая-нибудь шпана от милиции… – точнее, уже от полиции – в надежде спастись поодиночке.

После пуска им останется не больше двух минут на каждого.

Выполнив один приказ, даже получить второй они уже не смогут.

И что отношение к ним с тактической точки зрения было тем, какое еще в страшнейшей войне минувшего века озвучил для своих генералов кровавый маршал « победы »:

– Солдат не жалеть! Бабы новых нарожают!

И генералы не жалели; лишь для того, чтобы взять Берлин ко дню соединения пролетариев всех стран, положили 10 дивизий – сто тысяч человек…

В этой стране не жалели никогда и никого.

Да впрочем – и в любой другой тоже, когда дело касалось не генералов, а солдат.

Но тем не менее первый и единственный приказ солдаты собирались выполнить добросовестно.

Старший лейтенант знал, что по команде из своего закутка в железной туше « Урагана » выкарабкается сержант. Угрюмый и красноглазый; до приказа оставалось всего ничего и перед ним стояла дилемма: возвращаться в опостылевшую деревню, к нищим родителям, двум братьям и трем сестрам – или пройти курсы прапорщиков и устроиться на сверхсрочную. Но тем не менее наводку он выполнит по инструкции, перед установкой прицела как следует протрет стальную пластинку ветошью, смоченной техническим спиртом. Даже малая песчинка могла сбить наводку и направить ракету не туда, куда надо.

Хотя сейчас ей в любом случае предстояло упасть именно не туда .

Ведь ракетчики собирались громить не киношных фашистов, а просто людей…

Людей, не насиловавших их женщин и не убивавших их детей.

Людей, не грабивших их домов, не жегших их лесов, не топтавших их землю.

Людей, не собирающихся посягать на их территорию.

Людей, объявленных врагами лишь потому, что они находились за границей и были одурманены своими мерзавцами правителями.

Бабочка, кружившаяся над лощиной, не переменила бы цвет, перелети через границу, а осталась бы нежно-белой, и трава сохранила бы зелень.

И люди по обе стороны были одинаковыми людьми, равно как министры и правители везде оставались отъявленными мерзавцами.

Ведь лишь негодяям, сидящим у власти, выгодно натравливать простых людей друг на друга.

А уж генералам каждый убитый солдат – неважно, с какой стороны! – всегда приносил новые звезды.

Но почему старший лейтенант служил своим генералам?