[frank_sparral] - Анаксаген. Том I. Записки сумасшедшего

– Мне кажется, что Дали пытался помимо Нарцисса показать этой картиной, как трудно нашему глазу, нашему зрению всё видеть, воспринимать всё, что есть, а для нас же это обычное дело. Мы и не замечаем, как мы смотрим, дышим, ощущаем что-то. А для глаза это воистину потрясающий труд.

– Здесь вообще о другом, дурачок!

Катя не обращала внимания на мои слова, видимо у неё были уже свои проблемы с реальностью. Поэтому я подошёл ближе к картине и потрогал её. Она была очень мягкой и липкой. Она завораживала мой взор. Комната покрылась сочным красным цветом. Неожиданно люди в центре начали танцевать, а один из них прыгнул прямо в воду и испарился, поднявшись вверх, в небо, со своим прахом – в это густое и чёрное небо, которое буйствовало и разрушало всё вокруг, создавая хаос.

– Ну чо ты там? – напугала своим криком Катя.

– Иду…

Я медленно оторвался от картины и подошёл к ней.

– Выходим? – спросил я у неё, смотря щенячьим взглядом.

– Выходим! – и посмотрев на мою сморщенную рожу добавила: – Да что ты? Будет весело! Я обещаю.

Мы медленно вышли из двери в подъезд. Он необычайно преобразился в моём представлении: цвета стали насыщенней и ярче, а темнота завораживала. Медленно спускаясь, наши ноги создавали тяжёлые мазки, которые превращались в вибрирующее эхо, и создавали волну на стенах. Я был ошарашен красотой нашего подъезда, который никогда не был красив, а скорей, был отвратителен. С каждой ступенькой вниз, мне казалось, мы погружаемся куда-то в ад или чистилище, тем более, свет становился всё тусклее, а на первых этажа вообще было так темно, что… Я ожидал, что когда мы откроем дверь, черти ворвутся и схватят нас, унеся куда-то вдаль, терзая на мелкие части.

Мы открыли дверь. Сотни звуков пронзили моё тело. Снег толстыми хлопьями бил по голове. Я был без шапки, в тонком осеннем пальто, но холода не ощущал. Мы взялись за руки и медленно поплелись по натоптанной колее от людей и машин. Звуки мерещились отовсюду, и мне стало страшно.

– Ты всё видишь хорошо? – спрашивал я у Кати, надеясь, что мы не попадём под машину.

Она лишь кивала мне, тихо охуевая от происходящего. До метро мы дошли довольно быстро. Никаких нюансов и неожиданностей, в принципе, не было. Люди, конечно, казались подозрительными, но мы были гораздо подозрительней, чем они. Медленно спускаясь по скользкой лестнице до метро мы опять погружались в ад, а само метро казалось центром этого ада и скопления нечисти. Я начал осматриваться и глядеть вокруг – на полу, на стенах, везде я видел какие-то скелеты необычных животных, похожих на ящериц. Мне стало жутко, и я присел на скамейку, ожидая поезда. Катя что-то пыталась мне говорить, но я уже ничего не слышал, полностью погружаясь в хаос своих мыслей и образов, которые я видел.

– Блин, ты глухой что ли?

Я и правда был глухой. Мне было страшно говорить. Тем более, рядом с нами ходила какая-то тётка. Мне казалось, что она может спалить нас, донести, уличить. Я быстро встал и отошёл в сторону.

– Тебя ебашит что ли сильно?

Эта фраза мне показалась настолько громкой, что я попятился назад, и выбежал из метро. На улице было спокойней, а воздух обвивался по моим сосудам, давая кислород, который пробудил во мне сознание. Катя подошла сзади и тоже тяжело вздохнула:

– Домой пойдём тогда? Меня тоже ебашит сильно что-то.

Мы медленно поплелись обратно, но я не знал, что чувствовать, радоваться или огорчаться. Мне казалось, что мы две молекулы, объединённые воедино, медленно перебирающие своими тонкими поверхностями и катящимися куда-то вперёд. Я уже не видел перед собой дороги, я был полностью погружённый в себя.

Я не помню, как мы дошли до дома, но как-то мы всё же до него дошли. Дома я почувствовал какую-то свободу и разделся догола. Медленно и полно дыша, я прошёлся по комнате и огляделся. Я улыбался и радовался тому, что я наконец-то дома. Здесь не было этих цензоров и рамок, не было ограничений и ущемлений твоих прав. Я был хозяином здесь. Я хотел быть хозяином и своей жизни.

Мы вскоре включили музыку, и я начал разглядывать картину. Люди продолжали на ней танцевать, но дальше этого танца дело не пошло. Я разочарованно посмотрел на Катю:

– Что-то она кроме танца мне ничего больше не хочет показывать…

– Ты дурак! У меня она вообще не двигается! – с этими словами она выключила музыку и включила фильм.

– Они должны зарисовать, закрасить, записать. Так? Они передадут всё кому-то. Они будут знать, о чём ты говоришь, и всё прочувствуют заново. И что останется от оригинала? – говорил чей-то голос, и через мгновение продолжил:

– Видишь?! Нельзя переписывать, потому что переписывать – всё равно, что лгать, предавать собственные мысли. Переосмысление потока, ритма и значения слов – предательство. Это грех, Мартин. Грех…

– Я не согласен с твоей католической интерпретацией моей обязательной потребностью переписывать каждое слово как минимум сотню раз, – возразил Мартин. Он был похож на человека творческого: очки в толстой чёрной оправе, какой-то серо-зелёный или зелёно-серый пиджак, который, к сожалению, мне было очень сложно разглядеть с постели, когда я наконец-то решился открыть глаза. Мартин продолжил:

– Ключ в чувстве вины… В этом загвоздка! Вина в том, что не пишу так хорошо, как мог бы. В несогласованности всех возможных углов, в несбалансированности.

После этой фразы я понял из-за чего мне снятся непонятные и дурацкие сны. Когда всю ночь на экране разговаривают странные люди с насекомыми, с непонятными людьми, темами, словами и бешенными фразами… Видимо, всё это превращает мою тихую спокойную зону сна в беспорядочный хаос мыслей, которые уносят меня в свои тёмные закоулки – из них иногда приходится бежать со всех ног, со всех двух ног. «Истребляй рациональные мысли. Вот вывод, к которому я пришёл». Эта фраза прокрутила около моего виска пальцем, а частица крови из носа моментально пронзила мою футболку – видимо, была дивная ночь скоростного трипа.

Я вышел из комнаты под фразу, которая окончательно истребила мои рациональные мысли: «Я бросил писать, когда мне было десять – слишком опасно». С кухни были слышны звуки чего-то готовящегося и взрывающегося, два жёлтых ядра Солнца смотрели мне в глаза – яичница. Душевая комната была занята, поэтому мне пришлось лишь выключить плиту и пойти обратно в постель – долёживать своё безделье.

В комнате было немного прохладно, поэтому я включил радиатор; на экране в это время какая-то женщина колола себе в грудь инъекцию из порошка для насекомых. Я был удивлён полностью безэмоциональной речью её мужа, но потом понял, что такая же ситуация в будущем, возможно, должна ждать и меня: я буду смотреть, как моя жена колется, а потом укольнусь и сам. Мне не было страшно, я всего лишь в это не верил…