Дж. Могвай - Прометей

– Вот и я нет, а почему другие поступили бы иначе?

У меня не было ответа и не было сил его искать. Сержант повернулся набок, собираясь спать. Я закрыл глаза. Ветер снова засвистел между деревьев, заползая под одежду.

– За людей ты бы тоже не отдал жизнь, – послышался сонный голос, – а за человека – возможно.

Нас нашли на следующий день. Вернее, мы сами нашлись.

Способность критики и честность к самому себе я обрёл ценой обморожения, а сержант лишился двух пальцев на ноге.

Не смотря на ампутацию он по своему желанию остался служить на севере – не хотел возвращаться домой сильнее, чем презирал Вооружённые Силы. Лютый. Мы так его звали. – закончил повествование Макс и раздавил окурок в пепельнице.

«Каждому гарантируется свобода литературного, художественного, научного, технического и других видов творчества, преподавания. Интеллектуальная собственность охраняется законом.»

Деревенская дорога пестрила выбоинами, на дне которых валялся щебень, покрытый въевшейся пылью. Тротуар заменяла притоптанная, местами пожелтевшая трава.

Дома по большей части были обшиты доской, густо выкрашенной либо насыщенно-зелёной, либо бледно-голубой краской. Порой дощатые строения сменялись домами из силикатного кирпича с дисками спутниковых тарелок, облепленными рыжим налётом ржавчины.

У домов в пыли копошились дети, шумно и увлечённо играя. Поблизости гоготали гуси, чьи крики сливались с жизнерадостным детским смехом.

На скамейках сидели старухи со сморщенными возрастом лицами, плотно укутанные ворохом одежды и несмотря на тёплую погоду головами, покрытыми платками. Старческие руки, обтянутые жёлтым пергаментом кожи с крапинками коричневых пигментных пятен, на удивление крепко держали отшлифованные годами палки, используемые в качестве тростей или аргументов в спорах с окружающими.

Некоторые сидели парами и о чём-то шушукаясь время от времени прикрикивали скрипучими голосами на заигравшихся детей, а кто-то сидел в одиночестве, смотря на происходящее безучастным взглядом.

В конце улицы показался силуэт не спеша идущего человека.

Когда он приблизился в нём можно было узнать Макса.

Старухи неприязненно смотрели на него близорукими глазами, чуждаясь всего малознакомого и непривычного.

Макс прошёл мимо, равнодушно взглянув на них. Многие ещё долго смотрели ему вслед, а дети, увлечённые игрой, даже не заметили случайного прохожего.

Он остановился у маленького одноэтажного магазина с шиферной крышей, потемневшей от времени и со звоном дверного колокольчика вошёл внутрь.

В магазине было душно. Аритмично гудели два холодильника, засиженные мухами, вентилятор шумно разрубал воздух, колыхая ценники на полках с бакалеей.

Продавец сидел, уныло подперев голову рукой и разгадывал сканворд.

– Тюрьма царских времён? – спросил он, не поднимая головы.

– Острог, – подсказал Макс. – Добрый день!

Услышав его голос, продавец встрепенулся и встал, уперев взгляд своих рыбьих глаз в Макса и собрав губы под жиденькими усами в заискивающую улыбку.

– Доброго дня, – повторил Макс и скинул с плеч рюкзак.

– Здрас-ти, – подобострастно произнёс продавец, придя в состояние алертности, – зачем пожаловали?

– Будьте добры, подайте пожалуйста, три бутылки подсолнечного масла, – продавец полез под прилавок, два килограмма муки, пять, хотя нет, десять килограммов сахара и пару упаковок спичек, – Макс замолчал задумавшись.

Стало слышно, как две мухи настойчиво бьются об оконное стекло.

– Почему вы не открываете окна в такую жару? – изумился он.

– А они заклеены, – отмахнулся продавец, попутно выкладывая продукты на прилавок.

– Дайте ещё соду, – вспомнил Макс.

– Вы, я смотрю, решили заняться выпечкой? – спросил бакалейщик, копошась в коробках в поиске соды.

– Почему бы и нет? – пожал плечами Макс. – К тому же наступает пора заготовок. Чувствуется мне, что зима будет долгой, так что сейчас не стоит жалеть сил.

– Кстати, насчёт заготовок, – продавец свесился через прилавок, – когда вы порадуете нас мёдом и козьим сыром? – и почему-то заговорчески подмигнул.

– Сыр обещать не буду, а за мёдом можете кого-нибудь пригласить. Так вы мне дадите соду? – напомнил Макс, укомплектовывая рюкзак маслом.

– Ах да! – воскликнул бакалейщик, хлопнув себя ладонью по лбу и вновь стал рыться в коробках.

Макс снисходительно на него взглянул и ожидая принялся прохаживаться по магазину. Подойдя к окну, он оценивающим взглядом посмотрел на двойную раму и на отклеивающуюся ветхую бумагу, прикрывающую щели, из которых клоками выпирали клочья ваты и ветоши.

– Нашёл! – радостно объявил продавец и помахал над головой оранжево-белой пачкой.

– Сколько с меня? – Макс направился к нему доставая кошелёк.

– Нет-нет! – воспротивился он, – лучше мы сочтёмся вашими заготовками. Мёдом, если вы не против. Когда к вам прислать человека?

– Мне не принципиально, – Макс убрал кошелёк – но учтите, что ночью я имею привычку спать. Так что давайте исключим тёмное время суток.

– Да-да, конечно. Простите за прошлый раз, – продавец с притворным раскаянием опустил взгляд. – На этот раз я приеду сам.

– Всего доброго, – попрощался Макс в дверях.

– До свиданья, – сказал бакалейщик, но сразу осёкся. – Подождите!

Макс развернулся и вопросительно посмотрел на него.

– Зайдите на почту – там вам что-то пришло.

– Благодарю, – кивнул он и с тем же звоном колокольчика прикрыл за собой дверь.

Он с удовольствием вдохнул свежий воздух и улыбнулся в очередной раз отметив поразительное сходство бакалейщика с Марселем Прустом.

Излишки продуктов своего хозяйства Макс часто отдавал в магазин за скромное вознаграждение, будь то сыр, фрукты или мёд. Минимальная финансовая заинтересованность Макса делала его желанным поставщиком. Им двигало то же чувство, что и Хемингуэем, который оставлял щедрые чаевые в кафе и ресторанах, куда собирался вернуться, тем самым гарантируя себе самое чуткое обслуживание в будущем. В своём же случае Макс обеспечил себе благосклонность владельца магазина, привозящего ему из города тростниковый сахар, молотые какао-бобы и прочие мелочи, невостребованные местными жителями.

Макс смахнул серебро паутины, севшее на лицо и пошёл в направлении почты, находящейся в том же здании.

Работница почтового отделения измерила его презрительно-желчным взглядом, свойственным некоторым нервным работникам почты и провинциальных отделений банка.

– Вам бандероль, – гулким эхом разлетелся по стенам надменно-механический голос.

Созерцание столь высокомерного поведения вызвало у Макса насмешливую улыбку.