Сергей Васильев - Васильцев PRO

– Занятно, – заинтересовался я. – И как же?

– Да я и сам не знаю. Зашел тут к соседу. Митричу. Ну, ты знаешь. А он меня на смех поднял. Пришлось ему нагрубить. Это я в смысле… Ну… Язык не в ту сторону пошел. И всякое такое.

– И что Митрич?

– Обиделся, понятное дело.

– А ты?

– Решил, что сдачи ему давать не буду. Здоровый больно… – он помолчал. – А я тут сны всякие видеть стал. Это после того как слегка головой шарахнулся. Когда Митрич мне поспособствовал. Ага. Будто живу не в нашей деревне, а в земле чудной … Природа кое-как красивая. И всякое такое. О каких в детстве мечтают.

"О чем мне мечталось в детстве?" – спросил я себя и вспомнить не смог.

– Так может это рай?

– И то верно! – обрадовался Егорыч. – Может быть, это у меня уже переселение души началось. Налей-ка мне еще чуток. Выпью за это и пойду. Вижу, занятой ты очень.

Я достал запасную бутылку и наполнил стакан до половины. Дед согласно кивнул и залил в себя жидкость махом. Крякнул, но закусывать не стал. Глаза и так заблестели.

– В рай – так в рай. И там прижиться можно. А знаешь, какое главное чудо в жизни? Если ты даже камни голые кучей сложишь, то и там цветок прорастет. Из ничего. Это главное чудо и есть. Никаких фокусов делать не надо и всякое… Да уж!

– А как же Луна?

– А что Луна?

– Камней там куча, а вот с цветами напряженка.

– Так я и говорю, Земля – наше главное чудо и есть.

– Философ! – высказал я, когда Егорыч выбрался на улицу и устремился в сторону магазина. Он, как будто услышав мое напутствие, выдал пару коленец и загорланил частушки с забористым матюгом. Я ухмыльнулся.

– Точно – в рай, чтоб там ангелы не дремали.

ПРО ТО, КАК Я БЫЛ НАЧАЛЬНИКОМ ПОЛКОВОЙ БАНИ.

"Und jedem Anfang lebt ein Zauber inne,

der uns beschützt und der uns hilft, zu leben"

H.Hesse

В армии я не был, поскольку был студент. Так, разве что – на военке. А военка – она военка и есть. Чтоб приобщиться к общему героизму народных масс.

Под занавес – когда учеба уже кончилась, а дипломов еще нет – случились сборы. В энском авиационном полку. Там такие большие самолеты. Типа аэробусов. Только для десанта. Ил-76, кто знает. Я согласно ВУС – штурман. Хотя, какой из меня штурман – одно расстройство. Студент. Но пришлось.

Кормили знатно. Это обнадеживало.

Голубой карантин называлось. В том смысле – для летунов.

Обмундировали. Портянки. Сапоги – в самый раз. Гимнастерка большеватая. Размера на три. Или пять. Времен немецкой компании. Почти новая – совсем без дырок и без погон. Для "партизан". Напоминало игру "Зарница". Была такая у пионеров. И я в ней – как есть "партизанский штурман". В зеленой форме. Потому как летун.

Нормальные курсанты издевались издали. Дразнили пиджаками. Оно и понятно. Кто ж эту толпу, в том смысле, что "партизанский" строй, всерьез воспринять мог?

Но гонору много – молодость плюс понты. Студенты, одним словом. Почти детский сад.

Короче, приняли нас. Приодели. И явились отцы-командиры. Выматерили. То есть вразумили. Вывели на плац. Исторический.

После бунта 1825 года мятежные полки погнали прочь из столицы. На все четыре стороны.

Только, когда: кого надо – казнили, кого надо – сослали, и ажиотаж спал, придворные, те, что побашкавитей, враз смекнули: "Кто ж теперь Царя охранять станет?!"

Послали гонцов. Какой полк куда дошел, там и осел. Вроде как у столицы под боком. А все ж таки далеко.

Так что остались в наследство авиаторам мощеный плац, склад инвентаря – на самом деле – полковая церковь и обелиски вокруг. С графскими титулами. Казармы. И еще – офицерское собрание – местный клуб, он же – танцпол – главная достопримечательность. С полным комплектом: лейтенанты в парадной форме, курсанты на выпуск, девицы с военной выправкой, и мы – "партизаны". Совершали вылазки. Согласно статусу. Оправдывали, значит.

Была там одна красотка – ох, знатная! – мордашка, ножки, волосы до попы. Ну и попа, конечно. Эля. Девушку так звали. Дочь комполка. Кто ж знал?! Спартизанил я ее. С первой попытки. Думал, диверсию провел на личном фронте. Обрадовался. А зря!

Говорю же: женщина – прелесть. Валькирия. Недостаток единственный, но главный – меры не знала. Ни в чем. Так что полный курс – до утра уснуть не мечтай. А утром – тем более.

Мужчины после таких ласк должны умирать от любви и совершать разные героические глупости. Я же тупо спал.

Первый раз уснул на парашютном складе, и наш курс два часа искал меня по всей территории. Обнаружил комвзвода. Тот еще до института долг Родине отдал. Опытный, значит.

Он тряс меня за плечо и орал: "Вставай-сволочь-сколько-ты-будешь-пить-мою-кро-о-о-овь-!-!-!" Поднял и погнал к самолетам.

Процесс парашютирования выглядел просто. Вначале все дрожали. Потом вскакивал выпускающий. Орал:

– Прыгай, чувак! – цеплял крюк и выкидывал все равно кого.

Остальные летели следом.

Из прочего пейзажа помню, что ремни парашюта как-то сошлись у меня внизу живота на манер кровельных ножниц. А потом искры из глаз и – почти сразу – вот она – земля родна.

То, что ноги теперь лучше бы вместе, и хорошо бы согнуть в коленях, вспомнить я не успел. А жаль!

Шарахнулся так, что язык чуть не выплюнул. Даже выругаться не смог, поскольку для этого легким требовался воздух.

– Ох…

– Охх…

– Охххуууу…, – выдавил я, забыв, чем там это надо продолжить.

Тут примчал наш комвзвода. И опять за свое:

– Вставай, сволочь!

– Уйди, – говорю, – умирать стану.

Видит – не шучу. Сжалился. Он, вообще, молодец. Парашют мой собрал и под живот мне же засунул. На случай ветра. Чтоб потом нас с парашютом по всему полю ловить не пришлось. Говорю же, опытный был комвзвода. Настоящий боец! Исключил момент виндсерфинга на свежей пашне.

В часть двигались пешим строем. Никогда не думал, что можно хромать на две ноги одновременно.

Второй сон – богатырский – сморил на матче. Бились в футбол с курсантами. Хотели блеснуть. Я стоял на воротах. Умудрился закемарить, не смыкая глаз. Впрочем, играл не хуже многих – когда мяч попадал в цель, то есть в меня – отбивал его непременно. Но голов нам все равно набили.

Наш комвзвода – свой же парень – вынес порицание. Калечить не стал. Перевел в нападение.

Тогда же я вник в смысл слова "глиссада". После того, как шарахнул по мячу. И именно на ней (глиссаде) оказался велосипед с женой нашего комполка. Тетку снесло с колес в ближайший лазарет. А муж ее положил на меня глаз. В том смысле, что назначил ВРИО Начбани. До сих пор не могу понять: из мести или в благодарность.

На завтра была война. То есть учения. То есть мы полетели.

На всех в кабине места не хватило. Меня в трюм отправили – в виде десанта. Наш борт пристроился в хвост ведущему, набрал семь тысяч. Лег на курс.