София Шуленина - Цвет тишины

В их крохотной комнате на пятом этаже стоит тугой, насыщенный полумрак. Под мебелью лежат тени цвета угля, глубокие как колодцы. Позвякивает на ветру рама, по ногам тянет солоноватым, зеленым сквозняком. Запах старого дерева смешивается с сырым ветром со стороны моря. Моря отсюда не видно, только стены домов и облетевшие кроны деревьев. И площадь с машинами и помойкой. Вот и весь пейзаж.

Рильке покопался в сумке, вытащил мятую упаковку фунчозы и порционный соевый соус. Откуда-то у Рильке оказались даже китайские бамбуковые палочки. Тахти наскреб по сусекам остатки пересохшего печенья.

– Почти пирушка, – сказал Рильке.

Тахти не понял, шутит он или нет. Он набирал в чайник воду. Фильтр давно засорился, и струйка текла еле-еле, только что не капала. Вода была невкусная, жесткая, с привкусом осадка. Из-под крана еще хуже, поэтому они пользовались вот этим фильтром, притворялись, что от него есть толк.

Размокшая фунчоза распространяла теплый, сладковатый запах. Без соевого соуса есть фунчозу практически нереально. Из-за присутствия этого запаха и отсутствия какого-то вкуса. Это как грызть размокший теплый мел. Тахти залил ее соусом. Фунчоза остыла моментально, чай почти моментально. Чай стоял в чашке белесый, мутный. На языке оставался привкус не то извести, не то ржавчины. Ржавчина с бергамотом. Rust grey.

– Вода здесь, конечно… – сказал Тахти своей кружке.

– Я тебе скажу, как это называется, – сказал Рильке.

– Как?

– "Забей и ешь".

Из окна в комнату затекал чистый северный свет. На лицо Рильке удачно падала светотень. За его спиной покачивался полумрак. Идеальный кадр на черно-белую пленку.

Главное достать фотоаппарат, убеждал Тахти сам себя. Просто достать и сделать кадр. Всего-навсего.

В коридоре было шумно. В коридоре всегда было шумно, но сейчас шум нарастал, словно к их двери двигалось небольшое подвыпившее войско. Войско вошло без стука. Они просто открыли дверь и ввалились внутрь.

Их было много, они заполнили собой всю спальню, шумные, говорливые, беспокойные. Они забирались на кровать с ногами, Олави лег и стал листать журнал, который принес с собой. Нона принесла с собой печенье, и минут через пять его не осталось, а Тахти заново кипятил воду для чая.

Юстас включил магнитолу, и стало еще шумнее. Они хозяйничали в их комнате, словно это был их дом. Рильке не обращал на это никакого внимания, а Тахти это казалось странным. Вот так брать чужие вещи. Он не был против, нет. Просто он….

А что он?

Они были дома. Каждый из них. В любой комнате, в любой ситуации. Все они. Кроме него.

Камера так и осталась в рюкзаке.

***

В тот вечер пошел снег, ложился огромными белыми хлопьями на город, и город становился чистым, белым. Словно стиралось все старое, и город забывал, становился сонным, чужим, незнакомым. Весной снег растает, и город начнет с чистого листа. Чего с него, города, возьмешь? Ему до лампочки, что между ними было.

Они по очереди рассказывали смешные истории из детства. В подобную игру они играли на курсах. Когда это было? Казалось, целую вечность назад, целую жизнь назад. Уже и не вспомнишь. Тогда они по очереди выходили к доске и рассказывали только что подготовленный монолог. Аату, преподаватель на курсах, называл эту игру «невидимый микрофон». Потому что они передавали этот микрофон друг другу, пока все не расскажут. Тогда особенного веселья в игре не было, но потом, в кафе, они переделали ее на свой лад, и стало весело. Рассказывать смешные истории – само по себе уже весело. Просто выходишь в центр. Просто рассказываешь. Можно выбрать любую.

– Теперь ты, – сказал Сати.

Тахти встал и занял его место. На него смотрели все, и все спокойно ждали. Это стало правилом: дать спокойно собраться с мыслями. На занятиях никогда не было достаточно времени, чтобы подготовиться как следует. Они всегда спешили. Поэтому когда стали встречаться в кофейне, не торопили друг друга.

Сейчас Тахти был особенно им за это благодарен. Спускаться в архив собственных воспоминаний было для него сложно, порой болезненно, порой невыносимо. До этого он слушал Сати, и не подумал о чем-то, что мог бы рассказать сам. На его столике осталась стоять кружка с недопитым кофе. Внезапно, нелогично ему захотелось вцепиться в нее и пить кофе, а не рассказывать истории. Он смотрел на нее так неотрывно, что в итоге Киану подвинул к нему кружку. Тахти сделал глоток чуть теплого кофе. Ирландский раф. Что-то между какао и кофе. Теплый как вязаный шарф, в который можно закутаться, спрятаться, и никто тебя не найдет.

– Мы тогда поехали все вместе на острова, – заговорил он, наконец. – Две яхты, три кемпинговые палатки, большой шатер около костра. Такое, полупоходный пляжный отдых. А стояли в бухте, яхту поставили в небольшой заводи, где начинались плавни. Ну а там, где болота, знаете, трава по пояс, тишь, птицы, все время что-то шуршит. Как-то мы ужинали, и я рассказал, что в таких вот заводях водятся горные львы.

– Кто? Горные львы? – переспросил Фине.

– Горные львы. Ну, знаешь, те, которые жили раньше в Карелии, еще до ледникового периода. А потом вместе с тем, как ледник менял ландшафт, они спустились к воде. И теперь живут в тихих заводях.

– Львы, – Фине улыбался. – В заводях.

– Так они отлично плавают, – пояснил Тахти. – Ныряют даже, могут надолго задерживать дыхание. Они поскольку львы, хищники, питаются змеями, цаплями и туристами.

– Ничего себе, – Твайла рассмеялась. – И кто-то в это поверил?

– О да, – сказал Тахти. – Один приятель. Я видел, как он на лодке греб вечером к яхте. Потом он рассказал мне, что не мог всю ночь уснуть, потому что боялся, что его съедят горные львы.

– Они вообще бывают? – через смех переспросил Сати.

Тахти улыбнулся.

– Нет.

Дверь на кухню приоткрылась неслышно, словно качнулась на ветру. Серый присел на ступеньку около бара, серый силуэт на фоне серого полумрака. Поскольку бар был приподнят, а сам зал оказывался пониже, можно было вот так сидеть на ступеньке около барной стойки. Серый часто там сидел, когда в зале никого больше не было. У него в руках была объемная кружка, то ли чай, то ли кофе. Сати помахал ему рукой и показал на свободный стул около стола, но Серый остался сидеть где сидел.

– Я бы тоже испугалась, – сказала Тильда.

– Ты вроде не из пугливых, – сказал Сати.

– Ну знаешь, такое себе, ночевать на улице, – Тильда пожала плечами. – Кто знает, что там к тебе из леса выйдет.

– Например, индовидные собачки, – сказал Тахти.

– Это еще кто? – спросила Тильда.

– Эти хоть бывают? – Сати уже вытирал слезы от смеха.

– Бывают, да, – Тахти кивнул с самым серьезным видом. – Ночами они выходят из леса и рыскают в поисках добычи. Еще выдергивают колышки из палаток.