София Шуленина - Цвет тишины

– Я никогда не считал Серого инвалидом, – сказал Тахти. – Считал скорее иностранцем.

Киану улыбнулся бледной, едва заметной улыбкой.

– Для него все выглядит иначе.

– Как что?

– Над ним издевались из-за того, что он не слышит. Он долго был один. Он всегда пытался общаться на равных, но он не может. Хочет – но не может.

– И Сати… – Тахти потер лоб ладонью.

– Сати считает Серого братом. По большому счету, кроме него у Серого никого нет.

– Я ведь не хотел, чтобы так все выглядело.

– Я знаю.

Киану все время натягивал рукава до самых пальцев. Тахти так делал, чтобы от него отстали с бесконечными расспросами, когда у него после Соуров были сбиты руки. А Киану? Что произошло с ним?

Тогда Тахти ничего про него не знал. Он узнает. Узнает даже больше, чем будет рад узнать. Но пути назад уже не будет.

– Что мне делать? – спросил Тахти еле слышно.

– Поговори с ним, – спокойным голосом посоветовал Киану. – Поговори с Серым. Он умеет слушать. Пожалуй, лучше многих слышащих.

– Я всегда думал, что он такой же, как все.

– Он такой же как все, – сказал Киану. – Только – ты скажи ему об этом.

– Да я пытаюсь, – Тахти указал на свой телефон. – Не могу дозвониться. Но я, да, я дозвонюсь. Спасибо тебе.

– Меня тебе не за что благодарить, – Киану кивнул в сторону двери. – Я пойду. Автобус скоро.

– Конечно. Пока. Спасибо все равно.

Киану улыбнулся своей грустной солоноватой улыбкой.

– Пока.

Глаза у него были печальные-печальные.

Когда Киану ушел домой, унося на плечах клубящийся полумрак, Тахти подошел к Хенне и попросил позвонить Сати.

– Я волнуюсь, – сказал он. – Он не отвечает на мобильный. И Серый тоже. Юдзуру. Не могу дозвониться.

Хенна кивнула и даже немножко улыбнулась. Она позвонила Сати с городского телефона. После, наверное, десятого гудка он снял трубку.

– Сати? Привет, это Хенна. Ты оставил в кафе свою куртку. …. Да, ладно, тогда уберу в шкаф. У тебя все нормально? …… а у Юдзуру? ….. Он с тобой? ……. А, понятно. ….. Да. …… Точно все хорошо? …… Ладно, давай, пока-пока. ….. Хорошо, да. …. Пока.

Она положила трубку и улыбнулась Тахти – на этот раз чуть шире.

– Он сказал, что Юдзуру поехал домой. Сказал, что все нормально. И что завтра придет за курткой.

– Вы знаете, где живет Юдзу?

– Он оставлял свой адрес в анкете, поэтому да, – сказала Хенна. – Погоди-ка.

Из-под барной стойки она вытащила потрепанную синюю тетрадь в клетку. На обложке маркером кто-то от руки написал слово «графики». Она отлистала тетрадь до текущей недели.

– Юдзуру завтра будет во второй половине дня. Может, тебе просто прийти сюда?

Тахти помолчал, кивнул.

– Да, возможно.

– Завтра будет Айна, но, может, это даже хорошо.

– Да, возможно.

– Юдзуру будет с четырех часов.

– Да, спасибо.

Она закрыла тетрадь.

– Всякое бывает, – сказала она.

Тахти только еще раз кивнул. Ответить что-то он не смог, не смог выговорить ни слова. Что-то внутри давило и сжималось, ему было сложно дышать. Хенна прошла вдоль стойки и забрала забытую кружку Серого, вымыла ее, вытерла, поставила на полку. Тахти стоял и смотрел на ее руки, и в ушах что-то монотонно гудело.

– Приходи завтра, – сказала Хенна. – Всякое бывает. Уверена, вы помиритесь.

Тахти накинул парку поверх влажной толстовки. Снег в тепле растаял, промочил ткань. Звон колокольчика смолк, и полумрак лестничного марша окутал его со всех сторон.

Еще в кофейне, когда он спускался по лестнице, заболело колено. Как он шел, он запомнил плохо. Как-то спустился, подвисая на перилах, как-то доковылял до остановки. Ждал трамвай, но потом кто-то из прохожих сказал, что ветка снова встала. То ли замело пути, то ли опять оборвало провода. Такое случалось постоянно. Пришлось идти пешком. Кое-как он доплелся до кампуса, как-то поднялся в дормиторий. Как-то оказался в душе, под струями воды, и только теперь заплакал.

Он плакал бесшумно, очень долго, не пытаясь себя остановить или отвлечь. Он, кажется, сорвал какую-то пружину, и его все еще трясло, когда слезы кончились. Он долго стоял, завернутый в полотенце, в душевой, и смотрел на улицу через запотевшее окно, и никак не мог собраться, одеться и пойти в комнату. Он не знал, спал ли Рильке и был ли вообще дома. Не знал, заметит ли он его красные глаза и что он будет говорить, если заметит. Он не знал, придет ли он в тихую сонную комнату, где выключен свет, и где можно будет завернуться в одеяло с головой и отвернуться к стене – или в комнату, залитую светом, с толпой людей, музыкой и бутылками, и тогда ему точно не отвертеться от расспросов.

Он очень устал, он безумно нервничал, у него не было сил объяснять, почему у него красные глаза, почему он два часа торчал в душе, почему он хромает и почему не хочет ни о чем говорить. Все, что он хотел, это дождаться утра, потом как-то прожить первую половину дня, а потом поговорить с Серым, и с Сати тоже, и вообще со всеми, и вот им как раз объяснить, что он не хотел, чтобы так вышло.

Это все потом. Сейчас ночь, сейчас он в дормитории, надеется на то, что в комнате темно, Рильке спит, и ему удастся проскользнуть в спальню незамеченным.

///

Серый носил пару слуховых аппаратов, но никому их не показывал. С ними он слышал громкие звуки, без них – тишину. Ему нравилась тишина. Она была естественной. А еще ему нравилось разговаривать с людьми. Говорить.

Утром он вместе с другими шел в столовую, брал поднос, всегда липкий и кривой, подходил к раздаче. Кухарка пыталась с ним разговаривать, а вокруг было так шумно, что он едва мог разобрать ее слова.

– Па-ибо, 2 2 Спасибо. – говорил он наугад и улыбался.

Когда на плечо ложилась чья-то ладонь, Серый вздрагивал. В то утро он обернулся и увидел за спиной Рунара, их воспитателя. Седые волосы аккуратно зачесаны набок и назад, белая рубашка, галстук, коричневый пиджак застегнут на все пуговицы.

– Доброе утро, – сказал воспитатель.

– Овое уво, 3 3 Доброе утро. – сказал он.

– Как ты, все в порядке? – спросил воспитатель.

Кто-то толкнул его в бок, и кружки на подносе съехали на бок. Воспитатель что-то крикнул, и парень извинился – с улыбкой. Воспитатель кивнул.

– Ну, не обижают тебя? – спросил он.

Серый покачал головой.

– Хорошо, я рад. Ты если что, обязательно мне говори.

– Па-ибо, – сказал Серый скорее наугад, потому что услышал только пару слов.

Воспитатель что-то сказал кухарке, она кивнула – и положила Серому двойную порцию слоеных булочек. Серый принял тарелку и взглянул на кухарку – и она соединила в кольцо большой и указательный пальцы. «Окей».

* Вы знаете жесты? – спросил Серый на языке жестов.

Кухарка посмотрела на воспитателя, и тот пожал плечами. Она повторила «окей» еще раз, а воспитатель ему подмигнул. Серый улыбнулся, кивнул и опустил голову, чтобы волосы упали на лицо. Чтобы никто не увидел стоящие в глазах слезы.