Владимир Хачатуров - Петроградка. Ратные дела. Блуждающее слово

Во брехло-то.

А иной раз как наулюлюкается, так вместо того, чтоб бабушку свою добрым словом помянуть, начинает ко всяким темнопопеньким приставать, вопрос национальный решать. У вас, говорит, кожа смуглая, глаза карие? Нерусский, значит. А вы слышали такой девиз: «Франция – для французов»? А один черенький, не будь дураком, возьми да и спроси у него в ответ: «Вы хотите сказать, что Россия – для алкоголиков?» Ну тут-то Опохмельченко враз о бабушке своей вспомнил, сирену свою включил. Орал, пока в дюндель не схлопотал. Не от черенького, а от своего же брата русака белолицего сероглазого. Чтоб, объясняет, собак не пугал. Они, говорит, у меня холеные, умные, воспитанные, призовые, им завтра на выставку медали зарабатывать, а ты, падла подзаборная, своим ослиным ревом их нервируешь, аппетита лишаешь…

Ну, дали Опохмельченке в дюндель, а он сразу брык с копыт и лежит, пиво из горла досасывает и о бабушке своей вспоминать продолжает. Потом еще и дедушку приплел, который, оказывается, в той же гимназии директором подвизался…

Брехло брехлом, короче. Но когда трезвый бывает, не орет. Про Буран не заливает. О бабушке ни гу-гу. В общем, нормальным мужиком кажется, когда трезвый. А когда он трезвый-то?

Вот и сейчас – уже с пивом в граблях. В личность Шкалику заглянул и молча это самое пиво протягивает. Шкалик от такой братской неожиданности даже не сразу понял, что происходит. На автопилоте бутылку принял, заметил, что на треть полна, хлебнул и коробку с имитатором протянул: дескать, гляди, чего у меня для народа имеется… Да, на душе слегка полегчало, а вот в черепной кубышке обратный процесс начался: от ясности к затуманиванию. Ну, до окончательного тумана с последующей тьмой еще дожить и добыть надо…

Опохмельченко тем временем коробочку обсмотрел, обнюхал, открыл, заглянул, но продукт вынимать не стал, в тему так въехал, без проб и экспертиз. А как въехал, так давай во всю свою луженую глотку встречных гражданок агитировать на покупку очень нужной в хозяйстве, особенно в женском, вещи. Ну ни на полхрена стыда в человеке не осталось, весь пропил!

– Мадам! – орет на всю Большую Зеленину, – неужели вам не хочется обрести хоть немного независимости от этих подлых, гадких, вонючих, вечно пьяных мужиков? Так берите и пользуйтесь! Вот оно – ваше спасение! Вот он – одновременно символ и средство вашей свободы! Само просится к вам в руки в обмен на какие-то несчастные триста рублей! Подумать только, всего каких-то десять поганеньких долларов и вы свободны, как птица, мадам!

Шкалик, услыхав сумму, едва остатками пива не подавился. А мадам, ясное дело, шарахнулась от них, как путана от пидора.

– Ну ты это… того, – высказал свои претензии Шкалик. – Аккуратней с ценами. Каких еще десять поганеньких баксов к ядреной фене?

– Что, мало? – оживился заскучавший было Опохмельченко.

Не найдя сходу слов для достойного ответа на такой идиотский вопрос, Шкалик вернул хозяину пустую тару и повертел пальцем у виска.

– Много? – догадался лиговский.

– Тут бы хоть стольник содрать, уже – во! – определил предел своих мечтаний Шкалик, проведя ребром ладони по срезу подбородка.

– Но стоит он явно больше, – не согласился Опохмельченко. – Может, даже сто баксов!

– Здоровье дороже, – мудро рассудил Шкалик, забирая свою находку у незваного помощничка.

–Слушай, – загорелся новой идеей обитатель Лиговского отстоя, – у меня тут на Гатчинской знакомый ларечник в газетном киоске. У него этой порнухи, как говна. А в ней, между прочим, всякая такая вот хренотень рекламируется… Сходим к нему, хоть настоящую стоимость разведаем. А то действительно, то десять баксов кричим, то сто рублей шепчем…

Шкалик хотел заметить, что о десяти баксах кричал не он, а о ста рублях они еще вслух народу не заикались, но тут к ним, воровато оглядываясь подошла неприметно одетая женщина неопределенного среднего возраста и, ни на кого не глядя, кроме коробочки с изделием, тихо поинтересовалась:

– А он током не бьется?

–Да что вы, мадам! Он же на батарейках! – принялся загибать во все свое воронье горло Опохмельченко. – Двух батареек, сударыня, хватает аж на три недели нормального замужества. Правда, на медовый месяц понадобиться раза в три больше, – добавил он с честной авторитетностью.

Шкалик молчал, боясь спугнуть удачу, и одновременно злясь на лиговца за откровенный трендеж. А что, если эта фиговина ни на каких не батарейках, а прямо от сети, или вообще на механической тяге, в смысле – для ручного применения?

– А батарейки к нему прилагаются? – гнула свою покупательскую линию дама.

Шкалик слегка зарумянился и взглянул на Опохмельченко с надеждой и опаской.

– Увы, мадам, – огорченно развел руками последний, – чего нет, того нет, врать не буду. Но зато мы можем помочь вам купить отличные батарейки с солидной скидкой. Это недалеко, в двух кварталах отсюда, в газетном киоске…

– Сколько? – не отводя глаз от нарядной коробочки любопытствует женщина.

Опохмельченко и рта раскрыть не успел, как Шкалик, пребывавший на этот раз на чеку, выдал заветную сумму: «Сто несчастных рубликов, сестрица!»

– Что-то дешево слишком. Это подозрительно… И я вам не сестрица!

Опохмельченко, открывший было рот для ответа на вопрос о цене, так с открытым хлебальником и остался. Не надолго, правда. Захлопнул с лязгом искусственных челюстей, вновь отверз и запричитал:

– Исключительно из уважения к вам мадам, исключительно из уважения! В убыток торгуем-с…

Женщина, словно очнувшись от наваждения, вздрогнула, зажмурилась, прозрела, перевела наконец взгляд с товара на его дилеров.

– Господи, какая же я дура!..

– Мадам, куда же вы? Отдадим за девяносто пять! – кинулся было за нею Опохмельченко, но, быстро сообразив, что развить с места в карьер такую космическую скорость не способен, остановился, пожаловался:

– Что за холявный народ пошел – жалкого стольника за такое чудо техники им жалко! Жмотка…

– Да она не из-за этого, – пробормотал Шкалик, пряча злосчастный товар под пальто.

Однако полностью спрятать не успел, был остановлен строгим вопросом:

– Что там у вас? Вибромассажер?

Перед ним стояла, переминаясь в нетерпении на скрещенных ножках, молоденькая девушка, с виду явная школьница: в одной руке дымящаяся сигарета, в другой – портфель. Шкалик сначала растерялся, затем испугался (это же статья – совращение несовершеннолетних!), наконец, сглотнул и хрипло выдавил:

– Нет, не он…

– А кто?

Шкалик затравленно оглянулся на Опохмельченко, рассматривавшего с отсутствующим видом архитектурные украшения последнего этажа дома на другой стороне улицы: портики, пилястры… Деваться некуда, надо отвечать: