Андрей Матвеенко - Следы на морском берегу. Автобиографическая повесть

– Ага, – радостно поддакнул отец, наконец-то очнувшись. – Я говорил тебе, – обернувшись ко мне, добавил он.

– Проходите, пожалуйста, – хозяйка квартиры, шагнув в глубину прихожей, показала нам на широкую стеклянную дверь, ведущую, видимо, в зал.

В комнате было тепло и уютно. У стены располагался симпатичный диванчик со множеством разнокалиберных подушечек разных оттенков. По другую сторону стояло чёрное фортепиано с начищенными до блеска медными педальками.

– Прошу, – женщина легонько подтолкнула меня поближе к инструменту. – Ну, что будем петь?

– Севастопольский вальс, – с азартным блеском в глазах прокричал отец.

– Знаете ли, уважаемый Вячеслав Андреевич, если эта песня Вам так нравится, Вы можете и сами её нам спеть, – строго проговорила она, пристально смотря на него. – А Андрюша споёт нам «Маленькой елочке холодно зимой». Так? – спросила она, уже непосредственно обращаясь ко мне.

– Так, – выдавил я из себя.

Некоторое время она внимательно слушала мой нечленораздельный бубнёж. Наконец взмахом руки заставила меня замолчать. И я, словно сквозь слой ваты, услышал её сочный голос, произнесший окончательный вердикт:

– Ваш сын принят. Оплата – пятьдесят рублей в месяц. Занятия начнутся с понедельника.

Наступило лето. Скудное, прохладное, но всё же это было лето.

Однажды отец принёс из магазина какие-то новые экзотические фрукты. Оказалось: самые настоящие бананы. Раньше я ел эти плоды только сушёными, которые любезно поставлял нам «красный» Вьетнам. Их продавали у нас по рублю пачка.

А познакомился я с этим лакомством, ещё живя в Ильпыре. Сушёные бананы были маленькими коричневыми сморщенными червячками, липкими на ощупь, а вкус имели приторно-сладкий. Да такой, что после них ещё долго во рту оставался вяжущий привкус, от которого не так-то легко было избавиться.

И вот это чудо – свежее, а не сушёное – лежало теперь передо мной в картонной коробке в огромном количестве Я же стоял, широко раскрыв глаза, как два пятака. Тёмно-зелёные плоды аппетитно лежали, поблёскивая кожурой. Я тут же схватил один из этих тропических гостей и уже хотел было откусить приличный кусок, как отец упреждающе щёлкнул меня по лбу.

– Ты что, – вскрикнул он, удивленно таращась, – сдурел? Они же ещё неспелые. – С этими словами он быстро взял коробку и, плотно закрыв её, задвинул под кровать. – В тёмном месте пускай дозревают.

«Странно, – думал я, сидя на следующий день дома один, – как могут быть неспелыми такие соблазнительные фрукты. Явно отец ничего в них не понимает. Надо хоть попробовать чуток, а то ещё испортятся, снова я буду виноват».

С этими мыслями я решительно залез под кровать и вытащил из коробки один из бананов. Он был твёрдый, зелёный, источал своеобразный запах. Сразу в голове пронеслись отрывки из любимого «Робинзона Крузо», воплотившись в образы: джунгли, попугаи, смышлёные обезьяны и прочие прелести незнакомой тропической жизни. Не выдержав более терзающих меня уже со вчерашнего вечера душевных мук, я решил наконец-то вкусить ароматный плод. К моему великому огорчению, фрукт оказался терпким и вяжущим, но я мужественно доел его до конца.

Не обращая никакого внимания на отвратительный вкус заморских плодов, я на следующий день дегустацию повторил.

И так продолжалось до тех пор, пока на дне картонной коробки не остался один-единственный, по-настоящему зрелый банан. К тому времени, пока я, морщась от непривычной пищи, день за днём поедал недозревшие экзотические фрукты, «последний из могикан», по-видимому, собрав все свои банановые силы, решил преподнести мне сюрприз: дать ощутить, каков же вкус по-настоящему спелого ароматного банана. Откусив от заморского плода кусочек, я несколько минут сидел, обалденно пялясь на стену. В голове билась, в диком восторге отплясывая замысловатые «па», лишь одна мысль: «Какая вкуснотищаааа!..».

Вечером пришел отец и наконец-то вспомнил про бананы. Со словами:

– И где же там наши милые бананчики! – он полез под кровать. Пошебуршив там несколько минут, вдруг притих. Тишина из обычной превратилась в зловеще-звенящую, наполненную тревожными чувствами. И прежде чем я успел выскочить из квартиры, вдогонку мне понёсся иступленный крик отца:

– Сволочонок, чтоб тебя пронесло от бананов, – неслось вслед за мной по лестничной площадке, пока я вихрем не вылетел вон из подъезда.

В школе я учился всё хуже и хуже, и вскоре стал самым отстающим учеником в классе почти по всем предметам.

Я был очень ленив от природы. И даже те предметы, которые любил, игнорировал полностью. Приходя домой, швырял портфель в угол и до утра к нему больше не прикасался. Зачастую даже не готовил учебники на новый день. Первое время учителя ещё пытались как-то повлиять на меня разными способами. Но вскоре махнули рукой и окончательно сдались в бесполезной борьбе дать мне необходимый, по их мнению, запас знаний. Отец же – для профилактики, время от времени – старался делать это в своей излюбленной манере: он просто-напросто вбивал мне школьные знания в голову своим тяжелым флотским ремнём.

Единственное, чем мне нравилось заниматься, были чтение и музыка. Отец, видя моё музыкальное усердие, купил пианино, и я целыми днями барабанил на нём гаммы и наигрывал разные лёгкие вещицы. Отец был в восторге от моей игры, и я, уловив преимущества своего положения, избрал своеобразную тактику поведения: в очередной раз получив в школе плохую оценку, придя домой, тут же садился играть гаммы.

Однако моему учителю по музыке, Ларисе Ивановне, было абсолютно всё равно: она не огорчалась моим неудачам и отнюдь не радовалась успехам. Приходя к ней на занятия, я садился за инструмент и исполнял домашнее задание. И как бы я ни сыграл, она брала мой дневник и ставила неизменно одну и ту же оценку «пять», а в конце каждого месяца непременно напоминала:

– Андрей, не забудь сказать отцу, чтобы заплатил за обучение.

Так незаметно прошло семь месяцев моего музыкального просвещения. И однажды, когда я в очередной раз пришёл на занятие, дверь мне никто не открыл. Выглянувшая соседка объяснила: «Лариса Ивановна уехала к мужу в Курск. Когда приедет назад, она не знает. Да и возвратится ли…»

Но недолго я отдыхал от музыки. Отец нашёл мне нового учителя. Оксана Владимировна Лебедь преподавала игру на фортепиано в студии при судоремонтном заводе. Она сразу же мне понравилась. Энергичная, бойкая, симпатичная, она рьяно взялась за моё музыкальное обучение. И через два месяца я уже вовсю исполнял «Мазурку», «Полонез», два «Менуэта», не считая расходящиеся и сходящиеся гаммы.

Понемногу наша жизнь в городе налаживалась. Отец постепенно привык к нашему пятому этажу, хотя для него и тяжело было подниматься каждый раз наверх. Приходя с улицы, он долго отдувался в прихожей и, сидя на стуле, ругал архитекторов-сволочей, что не додумались поставить в наш дом лифт. На мои слабые доводы, что в пятиэтажках лифты не ставят, он с раздражением ворчал: