Игорь Петров - Свисс хаус, или В начале месяца августа

И все равно верификация была и остается хождением по канату. Каждый раз перед ее началом он ощущает чувство смутной тревоги в области солнечного сплетения. Наверное, от него он уже не избавится никогда. Единственное, чего он сумел добиться за все эти годы, – поставить страх под контроль, загнать за ограждение с надеждой, что страх никогда больше не вырвется на свободу. Андреас поблагодарил Торстена и сказал, что ровно в четыре часа совершит логаут и официально передаст ему, Торстену, все контрольные функции. Тогда хорошего отпуска, отдыхай и получай удовольствие. Спасибо. Торстен махнул рукой и исчез в пересечении прозрачных плоскостей.

Так вот… Вывод! Какой я хотел сделать вывод? Опять завибрировал телефон. Нет, я помню дорогу. Я ее прекрасно помню. А если смотреть на проблему не фигурально выражаясь и не риторически, то сегодня вечером ко мне придут смотреть квартиру. Потому что одному мне такая большая квартира не нужна. Я всегда думаю, прежде чем принимать важные решения, а еще мне кажется, что порой я размышляю слишком долго, потому что иногда надо просто действовать. Не размышляя. Но у нас у всех такая привычка. И дело не в наших родственниках… Анна-Мари наверняка в полном порядке. Я только что разговаривал с ее агентством. Представь себе, сам догадался позвонить, хотя, опять же, я должен был бы сделать это гораздо раньше. В любом случае они мне ничего не сказали. Ничего подобного, я разговаривал очень настойчиво. Даже слишком. Никакой информации мне не дали. Почему? Защита персональных данных.

Это не отговорка. Это действительно защита персональных данных. Но я уверен, что с Анной-Мари все в порядке и что, наверное, она уже вернулась обратно, но я не знаю, где она сейчас. Нет, ни адреса, ни телефона я не знаю, потому что так решил прокурор. Я же рассказывал. Со всеми подробностями. В этой ситуации… Послушай меня! В этой ситуации я могу только ждать, пока она, Анна-Мари, не посчитает необходимым сама позвонить мне. В крайнем случае я могу зайти к Оливье. Сегодня он должен быть в ресторане. Эту информацию можно прочитать на сайте. А к Эмили я зайду завтра. Точнее, вот что… Не зайду, а заеду. Потому что я хочу взять отцовский «Мерседес-CЛК». Приготовь мне ключи, я знаю, что у тебя есть комплект. Ну, потому что… Потому что давай поговорим обо всем завтра. Тогда пока все, я сегодня раньше с работы ухожу по случаю отпуска. Все, до завтра. Хорошего дня!

Солнце уже висело справа от горы Гуртен. Андреас еще раз зашел в систему и убедился, что процесс верификации был запущен ровно двадцать пять минут назад. Кто взял на себя функции диспетчера? А не все ли равно? Выйдя из системы и выключив компьютер, Андреас провел ладонью по гладкой поверхности стола. Каждый раз, уходя в отпуск, он следил за тем, чтобы рабочий стол в его отсутствие выглядел безукоризненно. Заперев ящики, Андреас положил ключ в один из внешних карманов рюкзака и, закрыв его, удостоверился, что замок-молния дошел до крайнего левого положения. Только теперь можно было быть уверенным, что ключ не выпадет случайно по дороге.

После офисной прохлады горячий воздух улицы показался приятным. Андреас встал в тень под навес. Следующий трамвай подойдет через пять минут. Количество пассажиров на остановке постепенно увеличивалось. Это были люди разного возраста, пола и цвета кожи, одетые очень легко: футболки, майки, шорты, летящие юбки, солнечные очки, шлепанцы, сандалии. У многих в руках смартфоны, и почти у всех лица покрыты мелким бисером пота. Наверху, на эстакаде национальной автотрассы, все также грохотало транзитное движение. С двенадцатого этажа дорога выглядела безупречным инженерным проектом, беззвучно изготовленным при помощи линейки и острого карандаша. Но здесь, по эту сторону герметичных окон, трасса представала тем, чем она и была все это время, то есть источником беспокойного шума, пыли и парниковых газов.

Развернувшись в тени путепровода, причалил к остановке трамвай. Открылись двери, и из салона потянуло холодом: кондиционер работал на полную мощь. Смахнув с бархатного сиденья вечерний выпуск газеты «20 минут», Андреас сел у окна и еще раз проверил социальные сети. Ничего. Трамвай тронулся, за окнами поплыли дома и светофоры, где-то позади в салоне заплакал ребенок. Андреас поднял с пола упавшую газету и перелистал ее, ни во что особенно не вчитываясь. Погромы в Латинской Америке. Информация о ситуации в стране, практически прекратившей свое существование, занимала всю вторую и третью страницу. С Анной-Мари ничего не могло произойти. Не такой она человек. На остановке у Часовой башни Андреас покинул прохладу трамвая, вернувшись в каменный жар города. У сувенирного киоска толпились туристы из азиатских стран, и, кажется, из Восточной Европы.

Туристы ждали полного часа, ведь тогда Башня начнет звонить, а хоровод из бронзовых фигурок, проснувшись к жизни, демонстрировать свою незатейливую программу. Андреас подумал, что сейчас самое время выпить бокал белого вина. Бар «Лоренцини» на этой стороне улицы и «Адрианос» на противоположной стороне, рядом с небольшим киоском, продающим табак и курительные трубки, забиты до отказа. Можно попробовать заглянуть в уютный ресторанчик «Фалькен», расположенный недалеко в переулке по соседству с университетской библиотекой. Но потом Андреас все-таки решил не тратить попусту время и сразу идти к Оливье. Сняв рубашку, Андреас остался в одной майке. Протерев рукавом солнечные очки, он спрятал рубашку в рюкзак и нырнул в тень аркад старого центра.

После великого пожара 1405 года его задумали переделать. Из-за нехватки жилой и прочей площади домовладельцы расширяли свои постройки, пристраивая к фасадам эркеры и балконы, а то и целые комнаты. Дома все ближе оказывались друг к другу, не оставляя горожанам возможности свободного перемещения. Оттого пожар и случился. В итоге было решено город упорядочить и пристройки делать только с первого этажа, оставляя наземный этаж свободным. Так возникли знаменитые бернские аркады, ведущие вдоль улиц, отчего ходить между лавками стало возможно, в буквальном смысле, не замочив ни ног, ни головы. Адвокат и легационный советник фон Гёте писал в октябре 1779 года своей любовнице Шарлотте Штайн: «В бюргерской своей равности город этот с его одинаковыми домами из сероватого мягкого песчаника, эгалитарность каковых и внутренняя чистота согревают душу, есть самое красивое из всего, что мы когда-либо видели, особенно если осознаешь, что это все не пустая декорация или внешняя сторона деспотизма, но строения, которые город Берн сам же и возводит большими и солидными, при том что ни следа роскошества в глаза не бросается, на какой из них не взглянуть».