Игорь Петров - Свисс хаус, или В начале месяца августа

Чугунные ворота оказались не заперты, справа и слева от дорожки, ведущей к особняку, глухо щелкали автоматические поливальные устройства. Розовые и жасминовые кусты распространяли сильный запах. Если Эмили, как сказала патронажная сестра, находится в саду, значит он должен будет войти в дом, завернуть налево в гостиный зал, а из него уже выйти в сад. Андрес миновал ворота, поднялся по ступенькам к тяжелой двери из красного дерева. Дверь была открыта и Андреас осторожно толкнул ее, сразу ощутив застоявшийся запах дома, в котором живут очень старые люди. В прихожей царил полумрак. На первый этаж вела просторная лестница, ступени которой были обиты темно-красным ковровым покрытием.

На стене перед лестницей Андреас сразу наткнулся на ту самую гравюру, которая когда-то так поразила его воображение. Картина называется «Поцелуй смерти». Ее создатель, Никлаус Мануэль по прозвищу Дойч, родился предположительно в конце пятнадцатого века. Живописец, поэт, памфлетист, чиновник, пламенный сторонник Реформации, выборный член Городского совета, солдат, раненый при осаде Новары. Никогда раньше не видел Андреас такую Смерть, настырную и безнравственно-похотливую. Обычно смерть хватает свою жертву за горло, но в данном случае, облачившись в форму ландскнехта и обхватив пышногрудую деву, смерть нагло лезла ей левой рукой между ног.

Когда он впервые увидел картину, Эмили еще ходила, даже не опираясь на палочку, и уж тем более не требовался ей кислород. Но и тогда, и позже она имела обыкновение совершенно неожиданно начинать равномерный монолог, больше похожий на статью из энциклопедии или выступление на ученом симпозиуме. Сначала Андреасу было просто смешно, но потом он решил, что человек, который живет в особняке, забитом по самую крышу антиквариатом, по-другому говорить и не может. Андреас заходит в гостиную. Здесь пустынно, окна и стеклянная дверь в сад открыты, легкие белые шторы надуваются, как паруса, и тут же опадают. На стенах, среди других картин, как и прежде, висят сделанный неизвестно кем в стиле Дюрера офорт с видом на Женевское озеро со стороны городка Террите и портрет шпионки французского короля Катарины Перрего-фон Ваттенвиль кисти Теодора Дитриха Рооса.

В свое время Андреас пытался выяснить, как жизнь и судьба Эмили связана с городом Террите, но из этого ничего не вышло. Ее мышление работало на основе какой-то совершенно непонятной логики. Андреасу казалось, что свою жизнь Эмили проводит в каких-то глубинах, изредка лишь всплывая на поверхность с тем или иным сокровищем в руках, раковиной, каменным останком доисторического существа, странной фразой, или, что еще хуже, вопросом. Для нее все это являло собой логичное продолжение давно начатого разговора, собеседник же сталкивался с вырванной страницей из непонятно какой книги. Гравюра с видом на Женевское озеро и портрет Катарины Перрего-фон Ваттенвиль как раз и играли роль таких страниц.

Такие разрозненные листы с только что напечатанными текстами часто валялись на полу типографии, иногда даже со следами от обуви. Изощренный ребус из обрывков смыслов, как правило, заводил Андреаса в тупик, и горькое осознание своего умственного бессилия компенсировалось лишь надеждой на то, что где-то уж точно должна быть книга, где не хватает именно этой страницы, и что если эту книгу прочесть, то все встанет на свои места, а странные слова и предложения, значение которых темно и непостижимо, окажутся простыми и прозрачными и засияют всеми своими гранями. Но такие надежды все равно всегда завершались ничем.

Андреас пробовал задавать Эмили наводящие вопросы. Например, что она вместе со своим ныне уже умершим мужем делала во время Карибского кризиса в Соединенных Штатах? В ответ он слышал рассуждения о том, что новые переводы Достоевского лишены душевного тепла. Потом Андреас бросил это дело. Он сам разузнал, что в конце семнадцатого века Террите был деревушкой из пяти домов, относящейся к приходскому округу Монтрё, что в середине девятнадцатого века в деревне начался туристический бум, что здесь часто бывала Герцогиня Амалия Евгения Елизавета Баварская, она же императрица Сисси. Ее убили в Женеве, но памятник в ее честь был установлен почему-то именно тут. А еще тут, кажется, застрелили советского шпиона. Все эти факты отказывались соединяться в складный рассказ. А вот в сознании Эмили они наверняка стояли каждый на своем месте, будучи логичными элементами какой-то очень интересной истории. Однако заглянуть на страницы этого романа не было дано никому. Куда более охотно Эмили рассказывала, каждый раз как будто бы заново, историю Катарины Перрего-фон Ваттенвиль.

Эта женщина носилась на лошадях, в двадцатилетнем возрасте она вызвала на дуэль иноземную фрейлину, позже тайно информировала французского посла, расположившегося в своей резиденции в Золотурне, на предмет возможного сговора Берна с англичанами. Потом ее гонца с секретными документами схватили. Катарина оказалась разоблачена и подвергнута пыткам в Казематной башне. Она выдержала все и не произнесла ни слова. Ее приговорили к смерти, и лишь вмешательство некоторых влиятельных лиц заменило топор на вечное изгнание. Эмили утверждала, что именно у нее на стене в гостиной находится подлинник кисти Теодора Дитриха Рооса и что в замке «Егерсторф» осталась всего лишь хорошо сделанная копия.

В дальнему левом углу гостиной стояло кресло, в котором Эмили обычно сидела весь день. Рядом с креслом стоял небольшой столик на вычурных ножках. На нем громоздились книги с золотыми буквами на корешках. На самом верху стопки книг лежало немецкое издание «Крейцеровой сонаты», выпущенное в Берлине в самом конце девятнадцатого столетия. У стены слева стояла обитая полосатым шелком софа в бернском стиле. На полу лежал пестрый ковер, на котором, если Андреас не ошибался, еще можно разобрать фрагменты битвы при Грандсоне. Тыльной стороной ладони Андреас отвел от лица занавеску, вышел из прохлады гостиной в густой воздух сада.

Эмили сидела спиной к дому в тени высокой сосны. Под деревом был аккуратно расставлен садовый мебельный гарнитур: два удобных дивана и столик. Эмили не видела Андреаса, и тот подумал, что не хватало только испугать ее до смерти. Андреас видел ее короткие, легкие, как пух, волосы, выкрашенные в неуловимый белый оттенок с воздушным синим налетом и уложенные в аккуратную прическу. За мгновение до того, как Андреас решился все-таки сделать шаг в ее сторону, тонкая сухая рука поднялась и сделала легкий приглашающий жест. Андреас сел напротив Эмили. На столике между ними находилась очередная стопка книг. Сверху, словно укрыв их распростертыми крыльями, лежал альбом с цветными репродукциями.