Анна Штумпф - 2020

Опять пошла спать. В голове прокручивалось снова и снова: «Синьора Лаура скончалась».

Глава 2

«Плюх! Плюх! В моей тарелке сразу два горячих блина. По краям они черные.

– Мама, я же не ем горячие.

– Что?

Утро не задалось. Видимо, мама не проверила, с какой ноги сегодня нужно вставать. Она уронила ложку, полную теста для блинов, себе на платье. Она несколько раз положила мне очень горячие блины. Я же не супермен, чтобы съесть столько блинов, да еще горячих. И да – блины сегодня не коричневые. По краям они, как кошка у соседей – Уголек.

Мама спросила, почему я не ем, а я ем».

Мальчик развел руками:

– Вот так у нас прошло утро…

Черноволосый небритый мужчина по ту сторону монитора рассмеялся:

– Ты давай это… Маму не расстраивай – не надо капризничать, ладно? Горячие-не горячие – без капризов. Эпидемия это ж, как война. Подчинение и отвага. Угу?

– Угу! – такой же черноволосый Олежка отдал честь по свою сторону экрана.

– Ну, вот. Я тебя оставил за старшего… – Павел сделал весомую паузу и сдвинул брови. Затем подмигнул сыну. – Знаешь что? Я сейчас покажу тебе апельсиновые деревья! На балкон выйду только.

На экране замелькали пестрые шорты, кусочек плиточного пола, а затем полился ярчайший свет, и в квартиру Маши и Олежки ворвался шум с мексиканской улицы. Листва, листва, листва, наконец камера телефона поймала оранжевые круглые фонарики среди веток:

– Ух, ты! Мама! Настоящие апельсины!

Подошла Маша и с любопытством вгляделась в экран:

– Олежек, это померанцы. Ненастоящие апельсины.

– Померанцы? Они померли?

– Ну, что ты… Просто декоративные. Для красоты. Ну, их не едят.

– А что делают?

На мониторе вновь появилось небритое лицо Павла:

– Привет, родная!

– Привет! – Маша поправила прическу.

– Олежек, сначала померанцы цветут. Это очень красиво. И здорово пахнет. А потом появляются плоды – горькие апельсины. На них смотрят. Не едят. Понял?

– Понял. Висит груша – нельзя скушать.

Павел вытер выступившие от смеха слезы:

– Никогда за словом в карман не лезет!

После разговора с Пашей и ужина мы с Олежкой сели читать. Сначала я читаю ему, потом он мне. В финале – каждый сидит за своей книгой. Сын – крутясь и бормоча себе под нос, за столом. Я – в любимом кресле под торшером с деревянным резным стержнем.

«Многие из наших сограждан, к примеру, подпали под ярмо иного рабства, эти, что называется, находились в прямой зависимости от вёдра или ненастья. При виде их начинало казаться, будто они впервые и непосредственно замечают стоящую на дворе погоду. Стоило пробежать по тротуару незамысловатому солнечному зайчику – и они уже расплывались в довольной улыбке, а в дождливые дни их лица да и мысли тоже окутывало густой пеленой. А ведь несколькими неделями раньше они умели не поддаваться этой слабости, этому дурацкому порабощению, потому что тогда они были перед лицом вселенной не одни и существо, бывшее с ними раньше, в той или иной степени заслоняло их мир от непогоды».

Я опустила книгу на колени. Верно подмечено. В контакте пестрит фотографиями цветущих веточек, первой мать-и-мачехи, набухших побегов, капель дождя на стекле, теней на асфальте. Этакий новый вид искусства – острый природный позитивизм. Мы чувствительнее воспринимаем сейчас каждый вдох кислорода, каждую новую травинку во дворе, каждый утренний крик птицы. Удивительная книга. Какой год создания? Хм, тысяча девятьсот сорок седьмой. А пишет, как про нас.

Хорошо, что я Паше ничего не сказала про Лилю. Не смогла просто. Мы стараемся говорить о хорошем. Вернется – расскажу.

Читаю дальше:

«Если случайно кто-нибудь из нас пытался довериться другому или хотя бы просто рассказать о своих чувствах, следовавший ответ, любой ответ, обычно воспринимался как оскорбление. Тут только он замечал, что он и его собеседник говорят совсем о разном. Ведь он-то вещал из самых глубин своих бесконечных дум все об одном и том же, из глубины своих мук, и образ, который он хотел открыть другому, уже давно томился на огне ожидания и страсти. А тот, другой, напротив, мысленно рисовал себе весьма банальные эмоции, обычную расхожую боль, стандартную меланхолию. И каков бы ни был ответ – враждебный или вполне благожелательный, он обычно не попадал в цель, так что приходилось отказываться от попытки задушевных разговоров».

Пожалуй, да. Общая нервозность стала главной составляющей бесед по телефону и в интернете. Говорить больше не о чем – только о больницах, данных по коронавирусу да о том, как трудно сидеть дома. До-ста-ло.

– Мама! Мам! А ты папе рассказала про полицейских? – Олежка повернулся ко мне – он уже все прочитал и прижал закрытую книгу к груди.

Полицейские-полицейские… Когда бы мы ни гуляли во дворе или на улице, мы их не видели ни разу. Да и сегодня утром на прогулке никаких полицейских не предвиделось. Неоткуда им было взяться. На улицах полиции вообще не наблюдалось. Где вот они все? Случись что – спасение утопающих стало бы делом рук самих утопающих. Ограбленных, оскорбленных. Да и непонятно, на каком основании они могли бы к нам с Верой прицепиться – дети гуляют под присмотром, а что ленты сняты с площадки – докажите сперва, что это лично мы сделали.

– Ладно… Хватит о полиции, – Верина пятиминутка гнева сменилась улыбкой. – Смотри, кстати, что мне в вотсаппе скинули. Никита, слезь оттуда, я кому сказала?!

На экране смартфона красовалось сообщение-диалог:

– Пропуск «поездка в личных целях». Маршрут – Южное Бутово.

– Укажите причину поездки.

– Посещение любовника.

– Не рискуйте! Оставайтесь дома! К вам приедет волонтер.

Вера заливисто хохотала, вспугивая ищущих булку голубей:

– Ой, не могу, волонтер!

Еще пару секунд она разглядывала сообщение.

– Волонтеры эти, Верунь – не верю я в них. Олежек, не надо по луже на самокате!

– Маш… Ну, дело не в волонтерах, а в том, кому они помогают. Ты же не знаешь, где они были, кому еду возили и прочее.

– Да вот именно! Если вирус и есть, то это как раз способ разнести его по селам и весям. И маски! Ни от чего они не защищают. Это ж в скафандре надо ходить.

– Вот мы с тобой – никуда не ходим, сидим дома, на площадке вечно вдвоем в это время, народ сюда ближе к вечеру набивается. Ну, вот скажи, ну, как я заболею?! Никита, подними велосипед! И затылок не три, а? Лысину протрешь!

Никитка испуганно убрал ручонку с затылка.

– Кстати, Вер… – она в ответ подняла брови. – А ты сны свои запоминаешь?

– Нет. – в голосе уверенное недоверие к странному вопросу. – А зачем?

Сзади загрохотало. Во двор въехала ГАЗель с логотипом известного магазина бытовой техники. Навстречу выбежал предпенсионного вида сосед из третьего подъезда, начал суетиться. Грузчики распахнули дверцы: