Евгения Ляпота - Жизнь, полная одуванчиков

– Утратив способность к самопроизводству, уйдешь на корм, – резко заявил отец.

– Но я боюсь, отец, вступать в отношения с незнакомым мне мужчиной и не хочу, почему я должна это делать… – отец резко меня перебил.

– Ты не должна задавать подобные вопросы! Ты должна делать то, что соответствует твоей касте. Господы для нас всё, и соответственно мы в ответ делаем для них все!

Закончив наш неприятный разговор, отец оставил меня одну с моими мыслями. И вот я уже рисую картины в своей голове, завтрашнюю церемонию не стала представлять, потому что совершенно не понимала, как что происходит, но зато представила, как рожу ребенка, затем, как только перестану кормить грудью, его отнимут у меня и определят в какую-нибудь касту. Детей, рождённых от элитного пятинца (если я рожу здорового ребенка, и он устроит господ, то я смогу считаться таковым пятинцем) начинают с самого раннего детства воспитывать различным навыкам, искусствам, умениям и пока подобный маленький пятинец учится всему, его такой же маленький господин, как правило учится тому же, но лишь основам, а то и вовсе проходит стандартную школу и живёт полной жизнью, той жизнью, о которой я и подобные мне пятинцы не знают. И когда господы считают, что пятинец полностью готов к поглощению, его поглощают и все умения, какими он обладал передаются маленькому господину. Мы не знаем, как проходит этот процесс, существует по предположениям какое-то оборудование, но мы его не видели, а те, кто не были поглощены полностью, даже после частичного поглощения уже молчали и не говорили ничего.

Эти мысли глубоко меня печалили и в своей новой комнате я заплакала. У меня было природное чутье или дар видеть жизнь такой, какая она есть, а не такой – какой нам навязывают наши господы, хотя я и считаю это своего рода проклятьем. Я даже стала завидовать тем пятинцам, которые ничего не понимают, а живут своей пустой жизнью, а таких пятинцев было преимущественно больше, а те что и были не довольны чем-либо, все равно не выделялись умом и сообразительностью, ведь у них не было, подобно мне ни отца, ни Лори, которые бы им внушали тягу к жизни и жизни полноценной, но тогда я ещё не понимала зачем это все. На тот момент горячо плакала, мне было ужасно страшно, всю ту ночь до церемонии не сомкнула глаз и мой вид на следующее утро был ещё хуже прежнего, а ведь я и так не отличалась красотой, но почему-то мне показалось, что госпожа даже была этим довольна.

На утро ко мне без стука вошла вновь эта бледная женщина, которая только добавила моего страха, она помогла мне одеться, на тот момент я бы сама этого и не смогла сделать, все мои чресла тряслись от ужаса. Я ничего толком не понимала про сексуальные отношения мужчины и женщины, незадолго до церемонии, отец принес мне книгу, в которой были описаны данного рода отношения, но почему-то мне было стыдно читать книгу, и я не осилила ее, мне и тогда было ужасно дико и страшно, что надо пройти через это, учитывая тот факт, что при первом таком союзе присутствовало уж очень много зевак, как пояснил отец, чтобы они могли убедиться, что я девственна и что ребенок будет именно от того партнёра, что мне выбрали и что сам акт действительно был. Хотя на мой взгляд – это просто извращённое действо для самоутверждения себя, как господ, и ужасная форма проявления неподдельного удовольствия наблюдать за мучениями своих рабов. Хотя слово раб было говорить запрещено, считалось, что мы обладаем правами и то, что мы отдаем себя господам и есть наши права, мы просто пятинцы по рождению и никто в этом не виноват. Как крепостное право было смягченным вариантом рабства, так понятие пятинец было более «мягким» понятием крепостного права. Как ни называй, суть не меняется.

Выйдя из моей новой комнаты, я проследовала по длинному темному коридору за бесцветной женщиной (так решила ее называть). Она остановилась напротив двери, сказала, что мы пришли и велела мне заходить, а сама поплелась далее по коридору, который, наверное, нигде не заканчивался и по всей его длине, то и дело были двери, ведущие непонятно в какие комнаты, но сейчас для меня ничего это не имело значения, я молилась непонятно кому лишь о том, чтобы все прошло быстро, как можно более безболезненно и очень хотела, чтобы никто при этом не присутствовал.

Я нерешительно потянулась дрожащей рукой к ручке, понимая, что у меня нет шанса сопротивляться. Переборов себя, опустила ручку двери вниз и толкнула дверь вперёд. Войдя в комнату, обнаружила, что все ее убранство состояло лишь из одной большой кровати (надо сказать лучшей, что мне довелось видеть), застеленной белым постельным бельем, таким кипенно-белым, что мне захотелось даже зажмуриться, оторвав свой взгляд от нее я увидела, стоящего передо мной парня. Он был просто ужасен, хотя точнее стоит применить слово отвратителен. Его внешний вид был жутко неопрятным, не стоит ставить в укор то, что он был ниже меня, ведь это как ни странно было самым положительным в его внешности; волосы были сальные, когда он мне улыбнулся, выдавив из себя нечленораздельные слова с отсылкой на то, что мне надо раздеться – я увидела его безобразные желтые зубы и сразу же представила его вонючее дыхание.

После произнесенных слов он стал сам себя раздевать, и чтобы ускорить процесс – не стал расстёгивать рубашку, а снял ее как обычную майку через голову, как только он поднял руки, я увидела огромные круги под мышками от его пота и тут же представила, как его потное, липкое тело находится сверху на мне. За этим омерзительным созданием, увидела огромное прозрачное окно, за которым на кожаных черных диванчиках сидели господы: дама, осыпавшая меня оскорблениями, ее муж и ещё кто-то, лицо которого видела впервые. Я надеялась, что будет присутствовать отец (для многих это покажется сейчас ненормальным), мне очень хотелось увидеть знакомое лицо, которое не испытывало бы ко мне ненависти и могло проявить сострадание. Но его не было, хотя я знаю, что он должен был присутствовать. То ли – это жест в знак протеста господам, которые не утвердили его кандидатуру для случки со мной (да нас ценили также, как и животных), то ли ему самому не хотелось видеть меня в таком состоянии, но мне было все равно печально…

Я стала пятиться назад, пока не упёрлась в дверь, руками за спиной, нащупав ручку, попыталась ее открыть, ничего не вышло, я повернулась к ней лицом и стала дергать усерднее, но дверь была заперта, услышала смех госпожи и ее смех подхватил мой соучастник действа, хотелось бы сказать собрат по несчастью, но нет, он напротив был оживлённым и довольным.

Он подошёл ко мне, схватил меня за руку и швырнул на кровать, я пыталась как могла отбрыкиваться, для меня не существовало на тот момент ничего, все было тщетно, мой палач стянул с себя штаны и задрал подол моего платья. Забравшись на меня сверху, он ударил меня по лицу, это охладило мой пыл, я поняла, что деваться мне некуда, он грубо вошёл в меня, я закричала от дикой боли, он ухмыльнулся мне в ответ и застонал, потом он сделал это ещё раз, я совсем перестала сопротивляться, слезы хлынули у меня из глаз, я стонала от боли. На то момент успокаивала себя тем, что надо пережить все это и перетерпеть, ведь больше я никогда с ним этого не сделаю, он не дотронется до меня, я покончу с ним и отомщу господам, ведь при каждом моем болевом стоне, госпожа громко ликовала и хлопала в ладоши, сквозь боль, страх и омерзение повернула свою голову в сторону окна. Я никогда не забуду ее черные возбужденные глаза…