Мэгги Ри - Три страха & три прощения Снэйкуса Кларден

– Всему есть причина. Что ты чувствовала тогда перед злостью? Обиду? Грусть?

– Когда мама меня забрала к себе, сначала я испугалась. Очень сильно. Я подумала, что больше никогда не увижу папу, – голоса эхом отдали в уши Снэйкуса, который все это время стоял к ним спиной и делал вид, что его не видно. – Мы тогда начали говорить с мамой и она настраивала меня против этих людей. Она говорила о том, что папа не сможет сделать меня счастливой, что он ничего не знает, что она поймет меня как женщина лучше, чем он. Она говорила, что Карл – дурак мелкий, и что я выше всего этого. А у меня было ощущение, что меня бросили все и мама правда единственная, кто встал на мою сторону. Но она не была рядом, практически никогда. Я все это время была сама по себе.

– В тот момент ты испытывала то же самое чувство? Страх за себя и свое будущее.

– В тот момент оно было, но несильное. Я знала, что меня не бросят, потому что они не имели правда это делать. Ее бы посадили или отдали бы меня отцу. Сейчас… Я уже взрослая, – голос Риммы дрогнул. Снай слышал, что она опять плачет. – Такое ощущение, что это пришло с возрастом. Такое ощущение, что я просто поняла, что никого не посадят, если я останусь одна. Что нет никакой гарантии на то, что я всегда буду с кем-то.

– Как реагировала мама на твои эмоции?

– Никак. Я никому их не показывала. Я просто злилась. И не могла это контролировать. Когда она перестала обращать на меня внимание, я обозлилась и на нее тоже. И на папу. Очень сильно. Я скучала по нему.

– Папа как-то пытался связаться с тобой?

– Нет… Думаю… Ему было в тот момент не до этого, возможно…

– Минуточку, – вдруг громко пробасил Снэйкус и голос его скрипнул. Он обернулся на них в своем обличии с полотенцем на голове и посмотрел на молодежь, прервав их милую беседу. Римма сидела, прижавшись к обнимающему ее Карлу, вытирая слезы, а так называемый психолог в упор смотрел на Снэйкуса, будто прожигая его насквозь своим пристальным взглядом. Снэйкус замер, испугавшись. Сердце в пятки ушло. Он даже не понял, почему. Молодой человек не выглядел страшным, скорее наоборот – это был парень лет тридцати с абсолютно не такой внешностью, какую себе выдумал Снэйкус. У него заранее был образ психолога в голове: это был щупленький дядечка, поправляющий на носу очки, вцепившись острыми ручонками в свои бумаги с записями. Перед ним же был скорее художник или балетный танцор с прямой спиной, довольно-таки широкими плечами, серьезным взглядом серых глаз. Нет, это был не серый. Это был цвет морской волны, подумал внезапно Снай, когда увидел на лице незнакомца улыбку и опешил. Тот скромно улыбался, совершенно отбросив куда-то свою серьезность, после чего Снэйкусу стало немного стыдно. Он столько всего надумал про этого человека, а им оказался мальчишка со смазливым личиком. Кто-кто он там? Магистр в области психологии? Да скорее моделька с подиума. – Я хотел сказать… Что… – мужчина осознал, что забыл ухватиться за нить мысли, та куда-то улетела из его головы. – Что… В общем, вы неправы. Вот.

– Серьезное заявление. Какой из моих аргументов показался вам ложным? – тот переглянулся со смущенными Карлом и Риммой, после чего опять посмотрел в глаза Снэйкусу, заставив его краснеть, не то от стыда, не то от злости.

– Все. У моей девочки не было проблем в детстве. Все проблемы лишь придуманы вами и навязаны им, чтобы они заплатили вам побольше денег. Каждый раз вы будете навязывать им все больше проблем и продлевать «заседания» на диване, чтобы отгрохать бабло.

– Звучит, как гениальный план по созданию бизнеса, но, увы, нет. У меня другая схема, – широко улыбнулся он, вызывав недоумение у Снэйкуса. – Те, о ком вы говорите, направляют свои силы на то, чтобы получить много денег и исполнить заветные мечты, например, уехать куда-нибудь на море или помахать деньгами перед друзьями. У меня все есть. Мне не нужны деньги. Я здесь по своему собственному желанию.

– Тогда нахрена вы здесь сидите и тратите свое время? – Снэйкус подобрал со стола свою одежду, пытаясь не сводить глаз с лица собеседника, который его уже раздражал. – Если это бесплатно, тем более. Поговорить и я с ними смогу, без всяких там магистров.

– А, ну так… Присоединяйтесь к нам, устроим коучинг-сессию, обсудим и ваши проблемы тоже, не вопрос. Я-то думаю, почему вас потянуло сюда, а вы просто стеснялись подойти и присоединиться к нашему разговору. Как хорошо, у меня камень с души, Снэйкус.

– Я… Сдалось мне это ваше… Нет… Я пойду… Всего… Всего вам нехорошего! – разозлившись ни на шутку, Снэйкус надулся, прижал к себе одежду и покинул комнату, пытаясь забыть весь тот разговор, что был только что у них с этим чудаком, который ярко улыбался. Безумно раздражающая улыбка, аж до мурашек. Отвратительная смазливая мордашка, которая не ясно для чего сидит у него в комнате рядом с его дочкой, ладно с зятем. Неужели они ведутся? Он же шарлатан чистой воды!

С этими мыслями Снай скинул с себя полотенце на пол и начал агрессивно одеваться. Растягивая носок двумя руками, он скрежетал зубами, после чего сунул туда ногу и порвал его насквозь. Занавес. Аплодисменты.

В младших классах Сная часто ставили вратарем во время игры в футбол. Не потому, что он блестяще ловил мяч или играл в футбол. Не потому, что ему больше всех доверяли. Потому, что в него было удобно попадать. В детстве Снэйкус Кларден был ну просто потрясающим терпилой. Это было его жизненное кредо. С тех пор прошло около сорока лет, а для Сная ничего не изменилось. Он смирился с тем, что к нему в дом вот уже на протяжение двух недель ходили люди, которые его безусловно раздражали, но он терпел, и все было ради дочки и ее спокойствия.

У него было свое отношение к происходящему. Он придерживался философского мнения о том, что «в каждой избушке свои погремушки», а значит его не должно было волновать, какие методы лечения, успокоения разума себе подыскивают супруги. Будь то Фэн-шуй, будь то принятие религии, будь то слащавый «Данечка». При мысли об этом имени Сная каждый раз передергивало, как будто ему попадалось что-то удивительно кислое. Он молился только о том, чтобы оба не ушли куда-нибудь в секту, не начали бы ходить по чужим подъездам с целью запихать в чужие умы свои открытия под предлогом продажи картошки. Однако, все же что-то не давало ему покоя, и он старался каждый раз пробраться в комнату под предлогом какой-то деятельности: то цветы полить нужно, то одежду погладить, то окна именно сейчас оказались слишком грязными, то муха залетела и выгнать надо. Мешал он им с огромным удовольствием. В какой-то момент он пришел и случайно разбил стоящую на подоконнике вазу, зато с каким затем удовольствием он ходил по комнате и шумно пылесосил, лишь бы заглушить их переговоры, и как искренне растекалась лыба по его лицу от провернутой шалости.