Алексей Крестьянинов - Остров

С момента нашего зачисления в институт прошло около двух месяцев, один из которых мы провели в пригородном селе, куда нас по давно сложившейся традиции бросили «на картошку», то есть в помощь убирающим урожай колхозникам. Потом начались лекции в огромных аудиториях, где никто тебя не поднимал, как в школе, чтобы выяснить, усвоил ли ты излагаемый материал, не задавал домашних заданий, не устраивал контрольных работ и диктантов, не выставлял оценок. Всё это для вчерашних школяров было ново, необычно и увлекательно, приподнимало их в собственных глазах. Только вот иногородним очень уж хотелось хотя бы на несколько дней съездить домой, к родителям, встретиться со школьными друзьями, которым не посчастливилось поступить в вуз, покрасоваться перед девчонками в качестве человека, сумевшего ухватить удачу.

В тот год система образования в стране завершала переход с одиннадцатилетнего срока обучения на десятилетний. Соответственно, и окончивших школу было в два раза больше, чем прежде. Наплыв в институты и университеты был огромен! Не всем желающим удалось тогда сразу же стать студентами. Мне повезло, конкурс в наш институт на большинстве факультетов был не такой уж высокий: горняцкие профессии привлекали не многих. Хотя на такие модные тогда специальности, как геология, геофизика, или что-то связанное с электроникой, а были у нас и такие, народ валил валом. Я, например, подал документы на механико-машиностроительный факультет и прошел. А мой приятель, Виталик Николаенко, с которым мы вместе приехали в этот город поступать, решил стать геологом и не смог преодолеть конкурс на геофаке, хотя набрал столько же баллов, что и я.

Итак, нам, иногородним, предстояло тянуть жребий. Староста Гриша Толмачев, солидный, успевший поработать несколько лет после армии на шахте и мало похожий на студента наш однокашник, нарезал двадцать полосок бумаги, три из них пометил крестиком и все свернул в трубочки. Надя Коровина протянула ему свою новенькую вязаную шапочку, куда были помещены бумажки, и жребий начался. В нем, как я сказал, не участвовали местные ребята, им это было незачем. Сам того не ожидая, я вытащил бумажку с крестиком, то есть оказался в числе тех троих, кому выпала возможность поехать домой на несколько дней. На нашу удачливую троицу с завистью поглядывали те, кому не повезло. Больше всех, и это было заметно, расстроился Витька Головин. Широкоплечий черноволосый парень с огромными кулаками боксера, похожий на французского певца и киноактера Ива Монтана в дни его молодости – фотографии артистов в то время продавались в любом киоске «Союзпечати» – едва не плакал. Не знаю уж, в чем там было дело, но ему, судя по всему, действительно очень надо было домой. Я подошёл к нему:

– Слушай, если тебе так необходимо поехать – на, бери, – я протянул ему свою выигрышную бумажку.

– Ты это серьёзно? – не поверил Витька.

– А что тут такого? Мне вообще-то не очень и хочется, чего я не видал в своём городишке? Лучше здесь с ребятами праздники проведу.

Сказать по правде, я не сильно лукавил: конечно, неплохо было бы появиться перед своими друзьями в статусе студента, да и с одной школьной подругой встретиться не мешало. Она, помнится, не очень-то верила, что я поступлю с первого раза! С другой стороны, что я, последний день на белом свете живу? Побываю дома на новогодних каникулах, не так уж и много до них осталось. К тому же мне действительно хотелось провести праздник в большом городе, в новой обстановке. А для этого парня поездка домой, похоже, вопрос жизни и смерти.

Витька был несказанно рад:

– Теперь я твой должник! Понимаешь, с девушкой надо встретиться во как, – он провел ладонью по горлу: – Она тоже на праздники домой, в Миневиль, приедет из Саратова, в педагогический там поступила.

– Привет, девушке! А насчет должника – не парься, мелочи всё это.

– Ладно, разберемся, ещё раз спасибо! Ты где хату снимаешь?

– В частном секторе, на рю Аустерлиц. С двумя парнями из меда живу, тоже первокурсники.

– А почему не с нашими, горняками?

– Да так получилось, увидел на столбе объявление о сдаче жилья, смотрю – вроде недалеко от института, чего ещё надо? Да и не знал я толком тогда никого из наших. Вскоре, правда, Коля Менюк подселился. Ему вообще повезло, хозяйка к себе в комнату определила, другого места не было. Койки у них теперь рядом стоят, спят с ней нос к носу.

– Да? Ну и как хозяйка?

– Ничего деваха, лет этак около восьмидесяти будет. Только Николай жалуется, говорит, храпит очень.

– Пусть радуется, что не пристает…

Так вот болтая, мы вышли на улицу. Витька жил в первом общежитии, в двух шагах от института, а я потопал к себе, на Аустерлицкую. Общага мне, увы, не светила, ибо доход моей семьи в расчете на каждую её душу превышал установленный минимум, а мухлевать, доставать фиктивную справку, как это делали многие, родители не хотели. Да, такие вот были правила, потому что мест на всех в двух имевшихся у института общежитиях не хватало. Это потом построили ещё два огроменных корпуса на авеню Клебер, и проблема, как говорится, была снята. А тогда тем студентам, семьи которых не считались малообеспеченными, приходилось снимать жильё частным образом. Моя семья под категорию малообеспеченных не подпадала: отец, машинист электровоза, зарабатывал по советским меркам неплохо, мама, товаровед, тоже. Вот и пришлось мне весь первый курс и даже начало второго жить на частной квартире в то время как многие мои однокашники из явно небедных семей каким-то образом сумели пролезть в общагу.

В нашей комнатушке, куда не понятно как поместились три простые железные койки, медики занимали лучшие места, у окошка, потому что вселились раньше меня. Моя кровать стояла у входной двери, даже немного её перекрывая. Домишко был частный, построенный лет сто назад. За это время он оброс какими-то кое-как сляпанными пристройками и сарайчиками, напоминающими курятники. Одна из таких пристроек и сдавалась внаём студентам, то есть нам, в других размещалось семейство хозяев. Но и на свою территорию они умудрились, как уже сказано, запихнуть жильца – моего одногруппника Колю Менюка, который почему-то не смог найти себе более подходящего обиталища.

Один из моих соседей по комнате, Сева Круглов, крепко сколоченный, невысокого роста рыжеватый, слегка веснушчатый парень, отслуживший армию и кое-что повидавший в жизни, был первым номером в их дуэте с Петрушей Лопаткиным. Петруша же производил впечатление типичного «ботаника», ещё до конца не распрощавшегося с розовым детством. Родители его, судя по всему, холили и лелеяли единственного сына, оберегая от любого соприкосновения с реальной жизнью. Каждые выходные с различными оказиями Петруше передавались посылки с всевозможными деликатесами – иными продуктами, похоже, он не привык питаться. Это были домашние колбаски в застывшем смальце, нежнейшее свиное сало, засоленное с чесноком и перчиком, мясные и рыбные балыки, жареные куры и кролики, сырокопченые колбасы, всяческие соленья и маринады в закатанных крышками стеклянных банках, домашние пирожки и плюшки, варенье различных видов и так далее, и тому подобное! Где это все доставалось в не слишком тучное советское время – одному Богу известно.