Алексей Крестьянинов - Остров

После моего самоотверженного поступка на том памятном собрании нашей группы мы крепко сдружились с Виктором Головиным. Этот парень в смысле учебы звезд с неба, как и я, не хватал, но был надёжным и преданным товарищем. Мы за одним столом сидели на лекциях и семинарах, совместно посещали со своими подругами, которыми со временем обзавелись, кинофильмы и эстрадные концерты. Вот только спортивные секции у нас были разные. Как я уже сказал, главным увлечением моего друга, точнее страстью, был бокс. Я же выбрал для себя академическую греблю и бадминтон. Приятно было солнечным деньком где-то в начале лета, пока ещё не отправился на каникулы, мчаться на парной двойке или распашной четвёрке по речной глади, обгоняя и оставляя далеко позади неуклюжие лодки праздной, отдыхающей публики.

А бадминтон вообще был культовым видом спорта в нашем городе, потому что здесь в то время жили и тренировались чемпионка страны Ирина Н. и неоднократный призер всесоюзных соревнований Борис Б. Но Виктор не терял надежды и меня приобщить к боксу. Я даже пару раз выходил с ним на ринг, так, для пробы конечно, но ничего хорошего из этого не получилось: я был азартным зрителем и в таком качестве очень даже любил бокс, но не более того. Поэтому вскоре оставил всяческие попытки всерьёз заняться данным видом спорта. Академическая гребля и бадминтон – вот это было моё!

– Ты знаешь, – сказал мне как-то раз Витька, – я увлёкся боксом после фильма «Рокко и его братья».

– Что, Ален Делон так подействовал?

– Ошибаешься, его брат по фильму – Симоне Паронди! А Рокко мне показался слишком уж женственным и, как это правильнее сказать, чересчур жертвенным! Не должен мужчина быть таким размазнёй.

– Твой Симоне плохо кончил, да и мерзавец он был отменный…

– Это в кино. А в жизни… Словом, женщины таких как он любят, уверенных и напористых.

– Может быть, ты и прав, – ответил я. – Но мне по душе всё же Рокко, хотя Висконти со всеми этими итальянскими страстями, по моему, несколько переборщил.

На том наш высокоинтеллектуальный обмен мнениями и закончился. Однако я всё чаще стал замечать в Викторе какое-то гипертрофированное стремление при каждом удобном случае подчеркивать собственную – даже не знаю, как это поточнее назвать – брутальность, что ли, явно избыточную маскулинность. Он старался всегда и во всем демонстрировать решительность, целеустремлённость, физическую силу. Как-то раз мы с ребятами из нашей группы бродили по городу, отбывая повинность в составе «добровольной народной дружины» – были такие формирования, помогавшие милиции по вечерам патрулировать улицы городов и выслеживать хулиганов.

Возле парка имени Гракха Бабёфа услышали женский крик и, рванув в том направлении, откуда он исходил, увидели парня, пытавшегося отобрать у девушки сумочку. У грабителя-неудачника ничего не получалось, деваха крепко вцепилась в сумку и орала во весь голос, пока не подоспели дружинники. Он кинулся было наутёк, но мы его быстро догнали, скрутили и доставили в отделение. Вел он себя, надо сказать, довольно нагло, мол, ничего не докажете, потерпевшей-то нет! Действительно, девушка не захотела пойти с нами в милицию. А мы по неопытности не настояли.

Парень сидел на скамье развалившись, закинув ногу на ногу, всем своим видом демонстрируя, что плевать он на нас хотел! Мы ждали, когда им займется дежурный по отделению. И тут вдруг поднялся Витька. Он как-то нехотя, будто преодолевая лень, не хватало только ещё, чтобы зевнул, подошёл к задержанному и, ни слова не говоря, хуком слева ударил его в челюсть. Ударил вполсилы, как-то вовсе уж несерьёзно, но парень завалился набок и закатил глаза.

Мы вскочили, потрепали его по щекам, дали воды, словом, привели в чувство. Всю наглость его как рукой сняло. Теперь он смотрел на нас затравленно и с испугом, как миленький ответил на все вопросы дежурного, составившего протокол, ни от чего не отпирался и был препровожден в КПЗ. Когда мы вышли на улицу, я спросил у Виктора, зачем он его ударил? Вы не поверите, но спустя много лет точно такой же ответ я услышал из уст Глеба Жеглова в фильме «Место встречи изменить нельзя»:

– Вор должен сидеть в тюрьме, – сказал тогда Витька. – Не ударь я его, кто знает, чем обернулось бы дело, может быть, отпустили бы его из милиции. Пострадавшей-то действительно нет и поди опровергни, что они друг с дружкой просто поссорились и чего-то не поделили.

В общем, ответ звучал убедительно, но что-то всё же мешало мне до конца признать правоту моего друга.

Как-то незаметно подошло время экзаменационной сессии. Её первая, зачетная часть, далась мне легко, обошлось без «хвостов» и Новый год я встретил в прекрасном расположении духа. Проблемы начались позже, во время основной части сессии.

Свой первый вузовский экзамен по матанализу я чуть было не завалил, подвела элементарная неопытность. Все дни я просиживал в читальном зале, ибо готовиться дома с моими соседями было просто невозможно: они зубрили вслух, причем не только латынь, но и все остальные предметы. Сессии в наших институтах по времени совпадали. Вечером накануне экзамена, придя домой, я всё же решил ещё раз пробежаться по самым трудным вопросам. Дождался, пока медики немного угомонятся и вновь закопался в конспекты. Закончил уже в первом часу, и на этом – всё, какое-то реле в мозгу не сработало, отключения не произошло и я до самого утра, как ни старался, не мог сомкнуть глаз.

Всю ночь в перегретом мозгу ворочались какие-то формулы, нагромождались друг на друга интегралы, правила дифференцирования, производные функции, их линейное отображение et cetera! Словом, смешалось всё, чему нас учили блестящие профессора высшей математики в течение семестра! На экзамене, взяв билет и заглянув в него, я понял, что не смогу внятно сказать ни слова. Что оставалось делать, развернуться и уйти? Я и хотел так поступить. Но тут, как ни странно, мне помог Витька. Не в прямом смысле, конечно: он-то уже отстрелялся, правда, всего лишь на троечку, но был доволен и теперь болел за меня в коридоре. Я просто представил, что он скажет, если я смалодушничаю и уйду: «Слюнтяй, мужчины так не поступают!»

И я остался, без малейшей надежды на успех безнадёжного предприятия. Сел подальше от экзаменатора, закрыл глаза и постарался прийти в себя. Мне это, как ни странно, удалось, хотя и не сразу. Шли отвечать те, кто зашел в кабинет после меня, в мою сторону всё чаще вопросительно поглядывал экзаменатор, а я все сидел, тупо глядя в билет, и белый листок бумаги передо мной по-прежнему оставался девственно чистым. На нём не было ни одной формулы, написанной моею рукой! Наконец сквозь туман в голове стали проявляться какие-то обрывки ранее усвоенного материала. Я лихорадочно исчеркал уравнениями бумагу и подошёл к экзаменатору. Он посмотрел на плоды моего труда и, как ни странно, не выгнал из аудитории. Я понял, что худо-бедно ответил на один из вопросов, содержащихся в билете.