Анастасия Михайлова - В поисках ветра

На платформе все было, как обычно: шум от снующих туда-сюда машин и беспрестанно раздающихся голосов людей создавал какой-то звуковой вакуум, который погружал в созерцательный процесс. И если бы не колющая боль от мороза в ногах, то можно было бы во всем этом раствориться и даже уснуть.

Уже все лица за время стояния в очереди стали знакомыми. Новички подходили, и шеренга все разрасталась. Несколько парней не прошли в конец очереди и встали сразу в начало у столба с объявлением. Через какое-то время также встали молоденькая девушка и мужчина лет сорока, вышедшие из одной маршрутки. Женщины в очереди подняли гвалт, как возмущенные гусыни. Раздражению требовалось выйти наружу, и причиной ему было скорее опаздывающий автобус, а не влезшие без очереди. Подъезжавшие автобусы забирали по пять-шесть человек и уезжали полупустыми. В очереди стало совсем тихо. Прошло сорок минут, а заветного автобуса так и не было видно.

Внезапно, где-то совсем рядом раздался собачий вой, который вдруг перешел в жалкое поскуливание, потом в дикий хриплый хохот, а затем послышалась отборная брань с грязными непристойностями. Алина встрепенулась от забыться и ощутила, как мурашки поползли по коже. Двое мужчин перешли дорогу и теперь проходили мимо людей в очереди. Причем один шел молча и посмеивался на тем, какие шутки выкидывает его высокий худощавый друг. Одеты они были достаточно сносно, но от них неприятно пахло и вели они себя чересчур странно. Видимо, это были какие-то душевные больные. И было бы совсем не удивительно, если это были бы сбежавшие из психушки.

Люди совсем притихли и старались не смотреть на них. Своим видом они вызывали чувство омерзения, пренебрежения, жалости, но народ боялся обнажать эти чувства даже взглядом, будто боясь разозлить их. Да, их опасались, как опасаются диких страшных бездомных собак. И эти двое чувствовали это и даже упивались в какой-то степени чувством превосходства. Они заглядывали в лица, строили рожи, этот второй выкрикивал всякие похабные фразочки, проходя мимо женщин и девушек. Мужиков обходили стороной, только если худой строил какую-то гримасу и бормотал себе что-то под нос, жестикулируя длинными желтыми пальцами с грязными ногтями. Одна женщина оказалась не из робких и замахнулась на них: «А ну иди отсюда!» Худой мерзко заржал и, подбежав к ней, сделал жест, будто хочет схватить ее за юбку. Она вскрикнула, толпа загудела, как рой пчел. Двое бродяг, посмеиваясь, отошли в сторону.

На горизонте появился автобус. Больше половины людей, стоящих на платформе, он забрал. Остальные, среди которых была и Алина, с грустью и завистью провожали счастливчиков, рассаживающихся по своим местам в теплом транспорте. Сумасшедшие не унимались. Казалось, они пришли повеселиться. Один присел на лавку, и, прищурившись, хохотал, наблюдая, как худой продолжал доставать народ. Людей стало поменьше: стояли несколько подростков, женщин и старик. Худой совсем осмелел.

Наблюдая за ним, Алина с ужасом отметила для себя, что, если сейчас приедет ее автобус, который она уже замучилась ждать, и этот сумасшедший по несчастливой случайности зайдет в него тоже, ей придется ехать с ним. Она не станет ждать другого, потому что уже совсем замерзла. Тут он подошел совсем близко к ней. У Алины все похолодело внутри. А он стоял совсем рядом и смотрел на нее. Потом заглянул прямо в лицо и гаркнул громкое «А-а!». Алина вздрогнула где-то в душе, но внешне это никак не отразилось. Единственно, это заставило взглянуть ему в глаза. Никогда, ни у кого из людей она не встречала такого взгляда. Будто в глубине этих темных зрачков притаился страшный зверь. Слишком открытые, слишком распахнутые, слишком глубокие и черные… слишком страшные.

Как в самом глубоком детстве, в моменты нападения ночных страхов, Алина прошептала про себя короткую простую молитву. Сейчас вспомнилось, когда, проснувшись в холодном поту посреди ночи, она крикнула маму. Ей приснился сгусток чего-то черного нависающего над ней и норовящего поглотить. Мама гладила ее, успокаивала и они читали молитву, после которой, убеждала она, ничего плохого не должно ей привидеться. Это самовнушение действовало долгие годы, и Алина больше никогда не видела кошмаров. Но сегодня один из них прорвался в явь.

Секунды превратились в вечность. А худой все стоял около нее и свистел противным хриплым дыханием.

– Снегурка! – рявкнул вдруг он, смачно харкнув возле нее, и быстро пошел прочь.

Алина отмерла не сразу. И боялась посмотреть в сторону, здесь ли еще эти двое. Только когда подъехал автобус, и она, пройдя вглубь, села на свободное место, только тогда она несмело посмотрела на автобусную стоянку – никого не было.

Этот эпизод поразил ее. Почему снегурка? Наверное, у нее покраснели щеки на морозе, поэтому он так сказал. И почему он не обматерил и не обругал ее, как остальных? Алина поймала себя на мысли, что тайно чувствует гордость даже от этого, и тут же прогнала от себя эту мысль. Не стыдно ли гордиться тем, что какой-то ошалелый не обматерил тебя?

Эти глаза… Она запомнила их. Они смотрели с лютой ненавистью. Глаза зверя. Почему они так поразили ее? Алина знала: все неспроста. И этот эпизод, и это впечатление, это должно будет вылиться в какую-то мысль, идею в будущем. Пока нет разгадки. Что ж, она достала из кармана телефон и в нескольких строках описала произошедшее. Тут же закружилась голова и немного замутило: у Алины слабый вестибулярный аппарат и ее часто укачивало в транспорте.

«Все равно успела!» – мысленно улыбнулась она и провалилась в дрему.

– Как дела в универе? – спросила Вероника, перекладывая стопки тетрадей. Обычно она старалась не брать работу на дом, но это не всегда ей удавалось.

– Сегодня был семинар по литературе. Пришлось высказаться.

– Да? – рассеянно спросила Вероника, черкая красной ручкой, пробежавшись торопливо взглядом по страницам.

– Да. Чуть сознание не потеряла.

– Что такое?

– Ну ты же знаешь, как я не люблю высказывать свои мысли устно. Лучше бы написала. Терпеть не могу семинаров. А сегодня все слушали… хихикали, переглядывались. Нет, ну преподавателю то мой ответ, как глоток свежего воздуха.

– Да-да, мы любим, когда ученики в теме, – улыбнулась Вероника, не поднимая головы.

– Все равно это все не по-настоящему. Когда кто-то начинает говорить искренне на него смотрят, как на придурка, да и самой почему-то неловко. Будто кругом царит негласный закон вранья.

– Суп готов, давай ешь. Ты кстати не звонила маме?

– Нет.

– Как там она? Я не могу дозвониться до нее второй час…

– Она писала, что разряжается телефон. Позвонит после четырех.

Алина открыла дверцу шкафа, стала доставать тарелку.