Константин Дар - Сакура

Режим в СИЗО поддерживался довольно строгий и спать, к примеру можно было только ночью-днём сон категорически запрещался. За нарушение предусматривалось наказание в виде заключения в карцер на несколько суток. Однако несмотря на это, дремать нам всё-таки иногда удавалось, украдкой и тревожно. На столе была вырезана шахматная доска и можно было сыграть либо в шахматы, либо в шашки-так же имелось домино и нарды, которые пользовались большей популярностью.

Дубаки, как называли надсмотрщиков, следили за нами в глазки в дверях и заложенном кирпичом окне-наша камера, как оказалось в дальнейшем была простороной-остальные были в два раза меньше. Сама тюрьма была исторической и построили её ещё во времена Екатерины-судя по всему именно здесь довелось побывать декабристам, идущим в ссылку в Сибирь. По крайней мере именно так утверждали историки…

Так же ходили слухи, что имеется подземный ход-точнее имелся, который вёл в центр города в церковь, когда она ещё была до того, как её снесли большевики. И якобы по нему заключённых и приговорённых к смертной казни посещал священник. Стены были довольно толстыми-как минимум метр. Говорили, что когда-то здесь даже был организован музей, но потом его закрыли. О подвалах же вообще ходили тёмные слухи. Сбежать отсюда было практически невозможно-побег был более вероятен из временного изолятора или во время этапирования, нежели отсюда. Хотя поговаривали, что двое заключённых умудрились разобрать каменный потолок и выбрались из здания тюрьма на крышу, где и были пойманы-третий сокамерник предпочёл остаться в камере и поднять тревогу, когда его друзья вылезли наружу…

Усиление и ожесточение режима объясняли тем, что некоторое время назад в тюрьме произошёл бунт, на подавление которого был вызван отряд спецназа из Ижевска. Поговаривали что и самим тюремщикам досталось от спецназа за то, что те не могут держать порядок. Хозяина соответственно-поменяли и режим ужесточился. Само собой, сообщение между камерами отсутствовало напрочь.

Иногда наших сокамерников вызывали на допрос, свидания с адвокатом или родственниками-а обо мне, казалось бы, забыли вовсе, плюс к тому моё неловкое положение в семейке как-то сковывало меня и отсутствие поддержки в виде передач от родственников, давало знать о себе изредка косыми взглядами некоторых из моих приятелей. Однако всё это сразу же прекратилось, как только в числе фамилий, названных для получения передач была названа и моя. Конечно же мать узнала о том, что со мной произошло и не могла оставить в беде и я, наравне с благодарностью чувствовал свою невольную вину перед ней, что вновь стал обузой… Как мне подсказали мои семейники, я распределил содержимое сумки и положил на стол несколько пачек сигарет, немного чая и пригоршню конфет-на общак, остальное же отдал Вадиму, так как он распоряжался нашими запасами и я пользовался ими, наравне со всеми. Себе я оставил лишь личные вещи типа полотенца, мыла и зубной щётки.

Разумеется, что мысли о преступлении не покидали моей головы ни на мгновение, изредка то затухая под насильными попытками отвлечься, то вспыхивая вновь с более острой силой. Нужно было как-то выпутываться и давать показания, разумеется я это понимал и просил совета у своих друзей-сокамерников; тех, кому более менее доверял… Практически все они давали одни и те же советы и постепенно линия моей защиты была мне более-менее ясна. Оставались лишь мои друзья-одноклассники, ведь именно от них зависела моя дальнейшая судьба. Это не раз подчёркивали мои советчики, да я и сам прекрасно понимал. В случае совпадения наших показаний я мог рассчитывать на довольно мягкое наказание, а может быть и условный срок-так мне тогда казалось. Рассказать правду, довольно очевидную и понятную я не мог, да и не хотел, не желая тянуть за собой тех, кого считал друзьями-в конце концов моя вина была ясна и я её чувствовал, ведь именно я убил его… Однако были и смягчающие обстоятельства, которые я думал использовать для своей защиты…

…После кражи и унизительного процесса допроса и снятия отпечатков пальцев в присутствии всех работников и работниц парикмахерской, я явился домой и решил забить на это дело, однако вечером пришёл Сергей и убедил меня вернуться обратно. Немного подумав, я согласился с его доводами, не желая показать окружающим свою слабость.

А спустя ещё некоторое время, когда я начал уже более спокойно и трезво оценивать ситуацию-я задумался и пришёл к вполне очевидному выводу о том, что кража была совершена изнутри помещения, а витрину разбили для отвода глаз, на момент её окончания. Оглядев практически всё помещение парикмахерской, я без труда нашёл несколько мест, где один человек мог вполне свободно спрятаться внутри, до самого закрытия. Оставался вопрос-кто мог пойти на это?

Вывод был очевиден-только тот или та, которая была вхожа в служебные помещения. А если сопоставить ещё некоторые факторы, то становилось совершенно очевидно чьих рук это дело:

1.В момент кражи присутствовала женщина, голос которой я слышал. Так что наиболее вероятно, что именно она и являлась организатором.

2.Совершенно недавно, буквально за несколько дней до происшедшего одну из работниц уволили. Муж её так же нигде не работал и они явно нуждались в деньгах.

3.Я имел с ней интимные отношения и она надеялась уйти ко мне от своего мужа, вместе со своей 4-летней дочерью… А когда этого не произошло, то пригрозила тем, что я ещё пожалею об этом.

Разумеется, это были только предположения, ничем не подкреплённые, но уж больно много было совпадений. Я посекретничал с одной из работниц парикмахерской, с которой был в дружеских отношениях и поведал ей о своих предположениях-она лишь подтвердила мои догадки, вспомнив, что Татьяна была в тот день в парикмахерской и чем был вызван её визит, так никто и не понял. Она разделяла мои подозрения и я предложил ей провести некую аферу, целью которой являлось получение отпечатков пальцев подозреваемых мною Татьяны и её мужа.

Вскоре под каким-то предлогом была организована вечеринка, на которую пригласили Татьяну и её мужа…

Очевидно подошёл и мой черёд и меня вызвали на допрос. В камере меня встретил высокого роста мужчина и предложил присесть напротив него на деревянный табурет, стоящий напротив письменного стола. Он представился мне старшим следователем прокуратуры и сказал, что ему поручено вести моё дело. Затем он начал вести допрос, а на мой вопрос жив ли потерпевший-отрицательно покачал головой, отвергнув мои робкие надежды на лучший исход. В конце концов я не желал смерти тому…

По мере того, как я вёл свой рассказ, следователь начал заметно нервничать, но скрывал свои чувства, тщательно записывая мои показания. Было видно, что он не очень-то и верит тому, что я рассказываю. Очевидно он ждал от меня совершенно другого, но чего-мне не было понятно. Он не был агрессивно настроен против меня, не чувствовалось никаких эмоций с его стороны, он просто делал своё дело, пытаясь вникнуть в суть, узнать правду и определить степень моей вины.