Игорь Изборцев - Спастись еще возможно

– Ладно, – сказал он присев напротив Прямого, – ситуация меняется и, надо отметить, не в лучшую сторону. У нас экстренная эвакуация.

– Это у вас, – раздраженно поправил Прямой, – у меня все по-старому. И с чего кипеж? Ну, были какие-то менты – да и хрен бы с ними. Задергали вас на спецподготовках. В натуре, рамсы попутали!

– У нас, у нас, – торопился Генрих Семенович, пропустив, кажется, всю тираду Прямого мимо ушей, – а у вас – даже более, чем у прочих. Теперь вы тут главная фигура. Времени совсем нет, поэтому открою карты. Я знаю, Сергей Григорьевич, что у вас есть черный атташе-кейс, который вы получили примерно полгода назад от некоего доверенного лица Герасимова Николая Кузьмича. Я не буду вас спрашивать, что находится в этом аташе-кейсе, думаю, что вы этого тоже не знаете. Но это, поверьте, и лучше. Мне пока не известно, где вы его схоронили. Дня через два-три узнал бы, но возможно – их у меня и не будет.

В двух словах о том, что все же вам знать необходимо. Айболит в последнее перед арестом время был вовлечен в крутую финансово-политическую аферу, связанную с Северным Кавказом. Наверное, и не рад был, что влез, хотя теперь ему уже все равно. Так вот, все здесь в одной куче – финансовые потоки, лоббирование в парламенте, прессинг общественного мнения через масс-медиа, оружие, война компроматов. Участников много, но у всех, кроме отсутствия совести, есть еще нечто общее – взаимная ненависть. Все участники этой игры ненавидят друг друга и готовы в любую минуту сожрать.

Компроматы готовят все на всех, но стоят они по-разному. Иного могут просто пожурить, за то, что он подонок, убийца и предатель, а иного же и наказать, сильно наказать или, по крайней мере, лишить возможностей жить в свое удовольствие. К Айболиту попали, возможно, даже что и случайно, опасные компроматы на очень влиятельных людей из Москвы – это люди бизнеса, люди масс-медиа и люди государственной власти. Айболит сплавил их вам на хранение, понимая, что это похуже, чем бомба. А вы – его должничок, и далеки от всех этих грязных игр, так сказать – правильный провинциальный бандит. Одно могу сказать – теперь кое-что изменилось, и вы тоже в игре. Противник у нас сейчас очень серьезный. Те ваши неприятности в Крестах, от которых вас отмазал Айболит – это детский лепет. Где его авторитет? Пшик: заточка в сердце – и нет Айболита. Против нас же напирает машина…

– Но ведь вы – спецслужба, – удивился Прямой. – Кто может на вас наезжать?

– Да, мы часть этого механизма, – устало пояснил Генрих Семенович, – смею вас уверить – не худшая часть. Но только в структуре ФСБ действуют тринадцать подразделений: и Департамент контрразведки, и Департамент по борьбе с терроризмом, и Управление по разработке ОПГ, ну, и прочие. Это огромная машина, в которой крутятся до сотни тысяч только штатных сотрудников, она стучит, работает, и ее, знаете ли, можно даже использовать втемную, что бы задавить человека, который кому-то неугоден.

– Так значит, вас свои же менты и мочат? – криво усмехнулся Прямой. – У нас хоть понятия, а у вас? Бардак!

– Все сложнее, и, одновременно, проще. С одной стороны, некоторый каннибализм неизбежен – он есть часть саморегуляции системы; с другой стороны, есть отдельные элементы, которые, номинально являясь ее частью, уже фактически таковыми перестали быть, так как давно перестроились на самоудовлетворение. Раньше это называлось весьма просто – предательство. Но теперь у предательства есть много личин – гласность, демократия, свобода слова, плюрализм и так далее. Под такую сурдинку можно продать, что угодно… Опять же, есть пирамида власти. Это сотни и тысячи нитей, которые выползают из всех управленческих коридоров, коридорчиков и тупиков, перемешиваются в огромный сумбурный клубок, безобразно шевелящийся, трясущий полномочиями, во все вмешивающийся и отдающий приказы… Но об этом не сейчас. Сейчас запоминайте номер телефона, по которому в экстренном случае вам следует позвонить. Вам нужно обязательно передать этот кейс тому, кто вам ответит. Обязательно! Иначе его все равно найдут, с большой кровью, но найдут, и вам после этого, поверьте, никак не удастся остаться в живых.

Генрих Семенович назвал номер, потом повторил и Прямой кивнул, подтверждая, что запомнил.

– И еще, Сергей Григорьевич, – следователь вытащил из кармана какую-то фотографию и держал ее пока обратной стороной кверху, – это, может быть, и не относится к делу, но позвольте удовлетворить любопытство. Вы, конечно, знаете этого человека?

Он перевернул снимок, и Прямому мило улыбнулся Павел Иванович Глушков.

– Знаете?..

Ответа, в общем-то, и не требовалось. Достаточно было взглянуть на побелевшего вдруг лицом Прямого, на его широко раскрытые глаза, которые, возможно, видели сейчас нечто большее, чем просто мужчину на фотографии…

– Итак, Павел Иванович Глушков, по некоторым данным пропавший без вести три года назад. Удачно, надо сказать, пропавший: только развернулся человек, взял под себя большую часть братвы, наладил бизнес, контакты, и на тебе – уехал в неизвестном направлении. Но, с другой стороны, кто-то якобы где-то его видел, и это отмечено в уголовном деле. На Канарах или Ямайке? Не помните? Да уж, срок большой – три года. Поделюсь с вами тем, что знаю я: его видели позавчера двенадцатого мая в четырнадцать часов пятьдесят две минуты. Он двигался по детскому парку в северо-западном направлении и был замечен вторым сектором наблюдения. Так что там насчет вашей встречи с Павлом Ивановичем? Вы же сами сказали…

– Нет, – прохрипел Прямой, схватившись за горло. Ему было сейчас плохо, по-настоящему – почти как там, в парке. – Не может быть… нет…

– А почему? – живо воскликнул Генрих Семенович. – Нет, никто ведь вас за язык не тянул называть его имя. Вы назвали, я кое-что проверил и вот: интересная получилась петрушка.

– Кто? – хрипел Прямой. – Кто его видел?

– У вас дрожат руки, Сергей Григорьевич, – удивленно заметил Генрих Семенович, – Что с вами?

– Кто-о?

– Вам нужна фамилия? Так я не могу назвать. Впрочем, и к делу подшить мне особенно нечего. Открою вам тайну, Сергей Григорьевич: опять подвела нас техника, агент-то его видел, а на видеопленке – пшик, пустое место! Но я верю агенту, и вам верю – когда двое что-то видят – это серьезно! И в то же время, удивительное дело, я и чутью своему верю: не мог такой человек, как Павел Иванович Глушков, исчезнуть так просто, кроме как в подземное царство Аида. Нюх у меня, Сергей Григорьевич – это профессиональное! Вот и раздваиваюсь я. Не знаю, чему верить? Не разъясните ли ситуацию?

Генрих Семенович внимательно посмотрел на Прямого и грустно резюмировал:

– Не разъясните. А жаль… Он хлопнул себя по коленям и встал. В это время в комнату вошел Охотник.