Нина Юшкова - Женщина наизнанку. Или налево пойдёшь, коня потеряешь

Папа очень радовался. И гордился. Прямо вижу, как он самодовольным тоном на кафедральном сборище (в присутствии Славки, конечно) якобы небрежно бросает, что уж его-то дочь «в девках» не засидится, и принимает поздравления. Дома на его лице читалось облегчение: нашёлся герой, взял с двумя детьми. Как-то подспудно, окольными фразами, случайно вырвавшимися словечками, подобострастным (немыслимо для папы!) отношением к Валере, внушалась мысль, что меня «так уж и быть» подобрали с детьми, и я должна быть навек благодарна. А я и была благодарна. За искреннюю доброту, наивное восхищение (оказывается, мной можно восхищаться?), за ту самую «каменную стену» и «крепкое плечо», которые просто рвались защищать меня от зол этого мира, за то, что меня, наконец, любили. И, наверное, самое главное, – дети. Препятствие, в моих глазах разросшееся до неба – не перепрыгнешь, не обойдёшь, с места не сдвинешь. Если они будут несчастны, если они его не примут, если он хоть намёком, хоть взглядом, хоть жестом выкажет, что они мешают, лишние, я не смогу. Всё кончится, не начавшись. Мои дети никогда не будут чувствовать себя второстепенными. Благодарность, набухшая чуть не удушившим меня комом в горле, прорвавшаяся истерическими рыданиями, глушимыми стиснутыми зубами, закушенными губами, полотенцем и включённой на полную мощность водой в ванной, в первый раз, когда Валера появился у нас в доме. Я начала уже привыкать к его сюрпризам, но Лизка была потрясена фокусом с вытягиванием из-за пазухи, из всех карманов, из брючины (!) бесконечных, разноцветных лент, которые были ей потом подарены. А Севку он так по-свойски подбросил на руках, как будто делал это каждый день, приходя с работы. Огромный арбуз довершил знакомство.

– Мама, а чего ты в ванне делала? Ты плакала?

– Да, забыла, что глазки накрасила и умылась. Тушь в глаза попала, знаешь, как она щиплется?

– Ну-ка, дайте маме арбуза большой кусок, чтобы быстренько забыла, как тушь щиплется!

Валера всё делал как-то походя, легко, спокойно. Поначалу я старалась максимально оградить его от своих детей, но это, наверно, было не нужно. Он веселился, играя с Севкой в футбол, кричал и вопил, как пацан. Они, минуя меня, бежали к нему с задачками по математике, и он совершенно философски относился к тому, что они не понимают и в третий и в четвертый раз. Не поняли в четвёртый, поймут в пятый. Обычно так и происходило.

– Дядя Валера, велосипед! Дядя Валера, машинка сломалась!

– Так, опять авария? Тащи инструмент.

А как легко и естественно Валера отклонял папины приглашения! Я просто внутренне повизгивала от восторга.

– Ну, вы, конечно, у нас на двенадцатое?

– Нет, спасибо, мы едем в Бараново, шашлычки пожарим, покупаемся, у нас уже и компания подобралась, чего дома сидеть в такую погоду?

Папина холодно-недовольная мина оставалась без внимания, Валера широко, искренне улыбался на тридцать два зуба, не замечая недовольства тестя, крепко обнимал меня за плечи и уводил: «Пойдём, мать, домой». Я хихикала про себя, зная, как папа кипит в душе, как это ему посмели возразить, да не принять его приглашения (что равнялась приказу и одновременно великой чести)! Но Валера был так непробиваем, так уверен, так по-хозяйски прав («Да прилепится жена к мужу своему»), что обезоруживал, к тому же папа не хотел портить отношение с новым зятем прямым конфликтом, Валерина бульдожья челюсть ясно говорила, что не будет он плясать под чужую дудку.

И всё-таки будни привыкания скоро показали свои достаточно неприятные коготки. Как же неожиданен оказывается для нас другой человек в повседневной жизни. Валера просто выбивал меня из нормального ритма своими постоянными комментариями процесса покупки, приготовления и поглощения пищи. Только поднесёшь ложку ко рту: «Кушай, кушай, правильно, покушай супчика, супчик-это полезно. Без супа нельзя, желудок без супа не может», – у меня этот суп чуть с ложки в обратную сторону не летит, как из брандспойта.

«О! Я смотрю, ты уже и пирожком не побрезговала, молодец!» Ну, вот как тут куску в горле не застрять? Каждое свободное утро начиналось словами: «А что мы будем кушать?»

«Надо холодильник новый купить, двухкамерный, побольше. Как ты живёшь с таким холодильником?» (Если б у меня был большой, двухкамерный, снедью заполненный, не ушёл бы от меня Славка?)

Внезапно я оказалась жрицей, оправляющий культ всесильного божества, не менее двух раз в неделю осуществляющей тягучее, неспешное священнодействие, канонизированный обряд, требовавший полного самоотречения, обожания, преклонения, постижения неисчерпаемого кладезя знаний, причащения тайн, ритуальных жестов, отточенных до совершенства; отныне и до скончания веков предназначено мне было исповедовать религию приготовления пищи насущной. Многочасовые кухонные мессы, во время которых горы жертвенных овощей и животных превращались в многочисленные яства, набивающие алтарь, ой, простите, холодильник. Под проповеди гуру, возносящему велеречивые хвалы холодцу и пирогам, борщу и солянке, и прочим приношениям, угодным богу пищеварения. И скипетр и кадило, ой, простите, черпак и тёрка превращались из предметов культа в орудия пытки.

(Может быть, единственное, что роднило нас со Славкой – это почти равнодушное отношение к еде).

Боже! Эти его поездки к родителям, удавиться можно. Поначалу ездила безропотно, внутренне скрипя зубами, как же – родня мужа! Задыхалась. Психовала. Но вежливость – наше всё. Спасибо-пожалуйста-конечно. (Дома дети-неслухи на матери, которая с ними уже не справляется. Обещали ведь на сутки, а пришлось пробыть три дня, пока Валерка с родичами не протрезвеет). Они были разочарованы мной. Взял бабу с детьми! Алименты-то получает? Сколько? Тебе-то родит хоть? Батя, какие дети? На хрен мне эти вопли-сопли-пелёнки? Хоть выспаться можно. Слава богу, что не просит. Тоже, видимо, наигралась. Нарочно с детьми искал, считай, повезло. Эти уже большие, понимают всё. Договориться можно.

– Нееет, ты послушай! С клюковкой, с брусничкой, это самый смак! Сахарку я кладу – полкило на бочку. Так у тебя кисло и выходит! Сам ты «кисло». Конфеты трескай, если сладко хочешь. Неет, на бочку надо почти кило. Да ты когда квасил-то последний раз, городской? Ишшо учить будет! Посмотрите на него, он меня учить будет! Я писят лет уже квашу, а ты как уехал, поди, и ни грамма не заквасил! Учить он меня будет, гляньте на него! Яйца курицу не учат!. И рублю я …Да ты рубишь в пыль, как сопли потом, вот у дяди Игната! Да Игнат не квасит нынче, обленился. Да не обленился, а некогда ему, пьёт твой Игнат! А я писят лет уже квашу. Рубить мелко надо. Да и не мелко я рублю, а в самый раз. Ты, небось в город поедешь, так банку возьмёшь, да стрескаешь там за милу душу. Твоя-то не квасит, как я понимаю. Приготовь ему, мать. А как под водку идет, эээ! Хрустко с холодка. А если еще и сальца. Сало посолить. А я солю с перчиком да с чесночком. В мокрой тряпочке. Да ну, батя, в солёной воде лучше. Сочное. Да сочное! Сопливое! Да потом подморозить, да… Да я сало каждый год… Посмотрите на него, солит он! А кто кажный год кило по десять везёт, не ты? Солит он. А нынче клюквы, брусники, грибов много взяли. Твоя-то ходит по грибы, али покупаете? Да у города, какие грибы! Вот у нас в борах! Есть грибы, мы и сушим и солим. Да сколько ты насолишь? Банку? А у меня этим годом, пятнадцать банок одних маринованных, да столько же солёных, да ить, мать? По пятнадцать мы делали? Закусить у нас всегда своё. А мне не нравится, как Игнат делает. Он взял моду – тмин туды сувать. А мне ваш тмин – тьфу! Всё равно лучче смородина листа ничего вкусу не дает. Да перец ишшо, чесночку, конечно, укроп, там, лаврушка, завсегда, а тмин ваш – говно. Вот Ленка наша – да, у её и огурчики и грибки, ну просто самый смак! Хрусткие! Банку откроет, глядь, уж пусто, сами в рот прыгают. Так, материна выучка. Да, Ленка у нас хозяйка! А с похмелья я всегда к Ленке хожу рассол пить. Лучче моего получатся. Ну, давайте, ишшо, что ли, по одной, ваше здоровье! Закуси студнем-то, с хренком. Хрен я сам тёр, ядрёный, до печёнок пробирает! Не то, что ваш, магазинный. Я однажды чисто для интереса взял в магазине. Малюсеньку баночку. Ну, попробовал, ни вкусу, ни запаху, один уксус. Выбросить только годится. О! Чуешь! От-так! Пробрало! Во! Вот это хрен! Батя твой делал! Сразу ни с кем не спутаешь. Я у нас лучче всех хрен делаю. Секрет знаю. Тебе бы рассказал, да тебе не надо. Даже Ленке не говорю. Не женское это дело, хрен тереть. Мать-то ругается, хрен, говорит, твой, скоро весь огород затянет. Ко мне все ходят за хреном. Стучат, иной раз. Говорю: «За коим хреном пришёл?» – А они: «Так за твоим». За хреном, то есть, с хером не путай.