Нина Юшкова - Женщина наизнанку. Или налево пойдёшь, коня потеряешь

Шутки Валеркиного бати имеют шумный успех. Многочисленное и многочасовое застолье вертится вокруг еды, как земля вокруг своей оси. Изредка сползает на радикулит деда Васи и ревматизм Ольги Семёновны, на то, как Серёга-призывник всю сирень для Наташки оборвал, а Женька «Ниву» с рук взял без пробега почти, а потом неуклонно – на хорошо наезженную колею: капуста-сало-огурцы, да щука в этом годе хорошо брала, пожарить, так пальчики оближешь.

Люди как люди. Хорошие. Но почему так выть-то хочется. Уже к концу второго часа. И ведь никто не напивается так, чтобы мордой в салат или там, драку затеять, а в ровной пьяной мути методично сутки за сутками, кто-то поспит, кто-то проснётся, а градус поддерживается постоянный.

А творожок я последний взял, по скидке. Хорошо, что в магазин с утра пошёл. В магазин с утра надо ходить, а не к обеду, к обеду там всё повынесут. И сыру взял, тоже по скидке. Смотри, мы с тобой такой уже брали. Вкусный.

Люди, как озверели, метут с прилавков всё, что не прибито. Но у меня нюх! Смотрю, колбаса наша любимая, и со скидочкой, пока там тётка жирная со своей тележкой к прилавку притырилась, я уже последних два батона и взял. А не щёлкай клювом!

Всё-таки твой метод приготовления супа в корне отличается от моего. У моего, ну, там, много компонентов. А у тебя, ну, там, чистая нота. Наверно, дело в бульоне. Бульон должен быть главным.

Горох надо промыть сначала, потом замочить. У меня мать на ночь замачивает. Потом ещё раз промыть и варить. Рёбрышек копчёных надо купить. У нас-то дома отец сам коптит. Раньше свинью каждый год резали. Сейчас тяжело кормить стало, одну на два дома держат, у матери с отцом в закутке живёт, а Ленка с Пашкой кормить помогают. Тушу, значит, пополам. Ну, и мне перепадает. Ну, я тоже не с пустыми руками еду. Пашка коптильню сварил, отец коптит – пальчики оближешь. Вот. Рёбрышки разварятся, кость такой вкус даёт, такой аромат! Ну, покупные не так, конечно, но всё-таки. Лучок с морковью на сковородочке попассировать. Так, до золотистого цвету. Я побольше люблю, побольше – оно вкуснее. А ещё хорошо томатной пасты добавить и пережарить. Ох, прямо слюнки потекли. Сколько варить – это от гороха зависит. Я разваренный люблю, так часа полтора. А если горох старый, так и дольше. Картоху потом, её минут двадцать варить. Перцу потом, укропу. Ну, я траву не очень. Вот Ленка, сестра моя, вот она вечно травы насыплет, насыплет, весь вкус перебьёт. Я так не люблю. Одно сено ешь, как будто. Суп выхлебаешь, косточку достанешь, а на ней мясцо, мягкое, разваренное, да жирок… Прямо тает на языке! Ух, до чего я гороховый суп уважаю.

Чавк-чмок-чавк-чмок-чавк-чавк. Ведь может же есть нормально. Но только в гостях.

Скидки в «Ленте». Колбасу взял по сто тридцать. Вот по сто тридцать она меня устраивает, а по двести пятьдесят сами ешьте.

Обнаружила записку: «Это чай. Он выдыхается». Пачка аккуратно прищеплена на две прищепки, и под прищепками эта записка. Это он меня аккуратности учит. Намёк на то, что я всё не плотно закрываю, не на место кладу, порядок не соблюдаю. Пришпилила ему со злости записку на ботинки: «Это ботинки. Их надевают на улицу». На туалетную бумагу тоже: «Это туалетная бумага. Ей подтирают зад, когда погадят». Ржал.

Яблок взял десять кило. По уму, надо бы от бати везти, не покупать, но, ёпа мать, так не хочется горбатиться, переть на себе. Сколько ты на себе увезёшь? Пятнадцать кило? Да ещё деньги на автобус. То на то и выйдет почти.

Ну, с удовлетворением я супчика откушал, с удовлетворением.

Поняла я, наконец, что такое «кончать». Может, мы физиологически друг другу больше подходим? А может, просто передалась мне его страсть, завёл он меня, зажёг. Но боже, какой грубый! Слон в посудной лавке. Танк, асфальтовый каток, раскатывающий меня в тряпочку каждый раз. Одним рывком, с треском, располовинил мою лучшую ночнушку (вырядилась в кружева), и клочья в угол полетели: «Чтобы я этого больше никогда не видел. Я хочу видеть твоё тело, а не тряпки». Руки жадные, не соразмеряющие силу. И ласкает вроде, и нежности всякие на ухо, люблю, люблю, люблю, но как же неловок. Щипки, засосы до синяков, объятия чуть не до переломов. Кричу ведь от боли! Ой, прости-прости, я нечаянно! А потом опять, забудется, давит, душит чуть не насмерть. Пока друг к другу приспособились, чуть не искалечил, чуть не задушил. Ненасытный. А я-то. Прямо воспряла. Меня любят! Крылышки за спиной – бяк-бяк. Ах, какая я, любимая! Желанная! Я – настоящая женщина. Подумаешь, со Славкой не получилось, значит, просто не подходим друг другу, да и он ведь не любил меня, ещё бы что-то вышло. Со Славкой хорошо мне не было. Первый раз – нервно, немножечко страшно. Сильно больно тоже. Терпимо. Зубы лечить при социализме – вот где кошмар. А потеря девственности – это вполне терпимо. Но и плохо, противно, мне тоже не было. Было никак, точнее слегка больновато и очень любопытно. Но была радость от того, что я всё делаю правильно. Я, как нормальная женщина, вышла замуж, у меня есть муж, есть половая жизнь, будут дети. Всё, как надо. А потом очень быстро всё стало как-то буднично. Я не знала, что надо делать, целиком полагалась на Славу, вот он и рулил процессом, как понимаю, для него это был вопрос чисто физиологический, никакой нежности он ко мне не испытывал, и уж, конечно, головы не терял. Но и Валера чуть не в каждую бочку мёда огромный черпак дёгтя вываливает. Я ещё не отошла, в полузабытьи, настроенная на нежность и ласку, а он уже: «А яблоки вчера взял по пятьдесят два. Слышь? Нигде таких цен нет. Какой супчик-то будем готовить?»

А что мы будем «кюшать»?

И вот это «кюшать» звучит рефреном каждый день. Как из этого вырваться? Неужели это на всю жизнь? Надо быть благодарной. Так я и благодарна. И люблю его. И дети счастливые. Надо терпеть. У каждого свои недостатки. Я, что ли, идеальная?

– Ну-ка, ну-ка, расскажи! И вот он закончил наш геофак, а потом, как он в этой передаче оказался?

– Да он хлюст такой, без мыла в любую щель пролезет. Он ещё со студенческих наших практик кучу фоток привозил. Тогда ещё плёночные фотоаппараты были. Ну, он руку набил, хорошие фотки были, да, помню. Распределили его куда-то в тмутаракань, так он с детьми, со школьниками своими, тоже начал всюду ездить, везде их таскал. Отработал три года и в Москву, сначала в журнал какой-то взяли фотографом, ну, и статейки писать, тогда много всяких новых журналов появилось, потом уже и на телевидение. Вот так. У нас вообще на курсе куча чудиков была. Одна барышня на рекламе очень даже поднялась. Курорты всякие рекламирует, мотается по всему миру. Один даже не отработал, как только Перестройка началась, границы открыли, бардак опять же, сбежал за границу, простым рабочим в какую-то экспедицию, то ли к немцам, то ли к американцам, куда-то в Африку, берберов они изучали, по пустыне с ними мотался. Вот где жуть! Ну, теперь оттуда не вылазит, гранты какие-то получает, так и бродит по пустыням, Израиль, Сирия, Палестина, только уже теперь вроде как руководитель.