Кира Бородулина - Эгоисповедь

– Слушай, а правда, на фиг нам мужик? – засмеялся Цыпа. – С таким еще никто не справлялся.

Если они такие тест-драйвы устраивают, вокалиста будут искать до второго пришествия. Я перевела дух и убедила себя, что надо мной просто поиздевались, будь я мужиком, ничего подобного не случилось бы. Сейчас как разревусь от обиды, но… песню-то я знала, втопила, веселье удалось. Может, даже самооценку подниму.

– Да, ты молодец, – одобрительно покачал головой Сфинкс, глядя на меня почти кокетливо.

– Спасибо, – проблеяла я и потянулась к джинсовке.

– Куда ты так быстро? – как ни в чем не бывало, сказал Ник.

Хотела съязвить: «Вам же мужик нужен!» и гордо удалиться. Мол, хороша Маша, но не ваша.

– Да, оставайся, а? – ласково заулыбался Цыпа. – Попоем…

– Смотри, сколько у нас мужиков, больше не надо, пожалуй, – вклинился Ник.

– Так, все решено, насколько я понял, – ко мне подошел Террор, и уже привычно обнял меня за плечи, – поздравляю и все такое… Пойдем, ознакомлю тебя с материалом.

Он отдал мне тексты и ноты, велел прийти завтра в шесть – всем удобнее в это время. Собираемся три раза в неделю. Надо скорректировать расписание, куда-то раскидать учеников.

– А щас можем чайку попить, познакомиться…

– А как же мужик?… – Я не понимала своих чувств. С одной стороны, радостно, что удалось такое впечатление произвести на искушенную публику, а не только на своих родителей, но с другой – я же не собиралась пробовать себя в роли вокалистки! Это же был просто прикол, ребята!

Террор взял из моих потных рук джинсовку и усадил за ободранный столик с разнокалиберными кружками. Ник включил электрочайник, и вскоре комната наполнилась шипением.

– Нам характерный вокал нужен, понимаешь? – эмоционировал Сфинкс. – Чувства, а не фригидность эта оперная, можно и хрипы, и вопли, только чтоб личность за этим угадывалась, чтоб человеческий голос был, а не ангельский и не загробный. Понимаешь? Кстати, насчет скриминга – можешь продемонстрировать?

– С удовольствием! – и я гаркнула так, что сама чуть не оглохла, выплеснув напряжение последних минут. Стало легче. Намного.

От чая я отказалась, сказав, что меня ждут. На прощание пожала руки всем, а Террор вышел со мной за дверь, и мы вместе зашагали по коридору.

– Как тебя на самом деле зовут-то? – спросила я.

– Какая разница, мне мое имя не нравится.

– А почему?

– Оно слишком обычное и мне не подходит. Можешь называть меня Тэр, если хочешь. Ты точно придешь завтра?

Я отшутилась – мол, боишься, что я слиняю с вашими текстами? Террор ответил, что не подумал об этом. Мы как раз добрались до входной двери и прежде чем открыть ее, я пообещала:

– Я приду. И еще: можно, я буду называть тебя Теря, так роднее и теплее.

– Ну, это ж плагиат! – возмутился Террор.

Ой, пацаны, ну как дети, честное слово!

– С твоим прозвищем и группы есть, не только ники.

Теря смилостивился – называй, мол, только не при всех.

Я вышла на свет Божий еле живая, не веря, что все это было со мной и что мне теперь предстоит драть глотку под аккомпанемент четырех добрых молодцев.

– Че ты так долго, я уж издергалась! – встретила меня Мотька. – Ну и вид у тебя!

Я вяло забеспокоилась. Склонилась к зеркалу Мотькиного мотоцикла и увидела себя и в то же время не себя. Румянец во всю щеку и глазищи по пять рублей.

– Моть, прикинь, я лучше мужика! – захохотала я.

– А я и не сомневалась! – подруга крепко обняла меня, но для верности спросила: – Приняли?

Я кивнула.

– Класс! Долго упирались?

– Да чуть не угробили! Изверги!

– Не играли тебе ничего?

– Только клавишник. Меня порадовало – я играю не хуже!

Мотька насупилась из-за моей низкой самооценки и плачевного состояния моего рассудка. Может, не группа, а лажа, надо было их послушать! Как же так, не ведать, куда впрягаешься? Я махнула рукой – уйти всегда успею.

– Ты ж меня ждала, я старалась побыстрее слинять. Да и к предкам надо.

– А в кафе не посидим?

– Посидим, иначе я сдохну!

Мы пришли в почти пустое кафе, я взяла себе банку ледяной колы и, плюхнувшись на диванчик, начала громко и долго возмущаться такими экспериментами.

– Да, гениально, – Мотька накручивала прядь волос на палец, пока слушала меня, и так нахмурилась, что уголками рта чуть до столешницы не достала, – от них, наверное, вокалисты еле уползали. Представляешь, если б он что-нибудь из Gathering или Nine Inch Nails наиграл?

– Они бы ржали как кони ретивые, и я ушла бы вся в слезах. И слуха у меня нет, и петь я не умею, и мелодию я не угадала, и текстов я не знаю… в общем, полный отстой.

– И главное, не понятно, зачем оно им надо – вокальные данные-то от этого не зависят. Небось, только до тебя решили докопаться. Я горжусь тобой!

Я отмахнулась – мне же просто повезло. Матильда возразила: голос у меня хороший, и тут есть заслуга и пианино, и Кипелова, которому я самозабвенно подпевала. А Кипелову подпевать – это не Чаче Иванову, вот и голос окреп.

Посмотрев на часы, я решила, что пора двигать к родителям и, попрощавшись с Мотькой, побежала на остановку.

***

А в доме моем как всегда – точнее, последние пару лет, после переезда сестры с племяшкой. Сейчас ему три года, говорит он уже в целом понятно. Сероглазый и беленький, в нашу среднепошибистую породу пошел, что сестру радовало – не напоминал отца, хотя бы внешне. Он редко видит меня, поэтому я для него что-то вроде музейного экспоната, который он, тем не менее, любит.

Стол накрыт, будто к празднику. Мама опасалась за мое здоровье, зная о моей забывчивости поесть или о лени готовить и разогревать. Я так перенервничала сегодня, что налегла на спиртное. Оно еще быстрее отключило меня от реальности, чем она сама отключала меня от себя.

Телевизор на кухне как осветительный прибор. Смотрел его папа – с громким звуком и громкими комментариями. Нервно-занудные интонации в голосе сестры опять начали меня раздражать, малыш бегал туда-сюда, хватая что-то со стола, и беспрестанно курлыкал.

– Ну, рассказывай, как жизнь, – папа разлил вино.

О том, что прослушивалась в группе, я говорить не собиралась. Было дело, я хотела купить синтезатор, чтобы записать свои песни, которые играла только на пианино. Папа знал, что я собираю на него деньги, но не понимал, зачем мне это. В группе я играть не собиралась, а доделать собственные песни…

– …на эти глупости такие деньги тратить! – хмыкнул он.

– А на что их тратить? – привычка задавать глупые вопросы опять победила здравый смысл – я же знала ответ.

– Главное, сыт, одет, обут, а остальное все – пустая трата времени.

Так что все эти творчества, одиночества, музыки, литературы – по папиному мнению, удел бездельников, которым не приходится заботиться о хлебе насущном или стоять у плиты. Бесполезно говорить, что я писала стихи в ущерб сну и еде, потому что мне не спалось и не елось, пока я не выражу наболевшего. Я не того масштаба личность, не с графом Толстым себя сравнивать и не с «Войной и миром» – мои почеркушки.