Владимир Зангиев - Чужбина не встречает коврижками

– Кьерес камбиар доларес? – вопрошал служащий аэропорта.

Я продолжал бестолково жестикулировать и размахивать купюрами. Латинос покровительственным жестом указал мне вперёд:

– Бамос конмиго. (Пошли со мной).

Сто моих долларов быстро перекочевали в хваткую ладонь провожатого. Мы подошли к какой-то стойке с окошечком. Мой покровитель обычной в этих краях скороговоркой темпераментно перекинулся с сидящим по другую сторону, указывая на меня. Клерк с хитрой ухмылкой порылся где-то под стойкой со своей стороны, вытащил несколько измусоленных бумажек, небрежно разгладил их, сосчитал, добавил к ним из кармана ещё одну и всё это протянул в окошко. Первый латинос быстро пересчитал полученное, что-то недовольно буркнул в направлении окошка и, протягивая мне местные деньги, азартно затараторил:

– Не хотел бы сеньор отблагодарить меня за причинённое беспокойство?

Он настолько выразительно объяснял свои домогательства, что совсем не требовался словарик, чтоб понять его. Совершенно не владея обстановкой, словно пребывая в некой виртуальной реальности, я всё же сообразил, что не знаю сколько здесь всё стоит, какова цена местной валюты и какие дают чаевые. Широким жестом я показал, мол, возьми себе сколько надо. Латинос удовлетворённо протянул мне несколько красноватых и зеленоватых купюр, а в его карман перекочевала одна синяя. Тут же его смуглая физиономия приняла неподражаемо удовлетворённое выражение, и я понял, что на мне только что хорошо «наварились». Делать было нечего, и я решил уж использовать его услужливость до конца. Протянул ему листок со схемой и адресом русской церкви. Новый знакомый с равнодушным видом рассмотрел листок, и подвёл меня к такси, с потухшим интересом объяснился с водителем, указывая через плечо на меня и произнося презрительно при этом слово «гринго». Теперь, словно эстафетная палочка, весь интерес относительно меня перекочевал к таксисту. Тот услужливо перехватил багаж, распахнул передо мной дверцу своего авто…

В открытое окно такси я с отчаянным любопытством взирал на проплывающие мимо виды местного пейзажа. Горячая воздушная струя, совсем не освежая, мощно хлестала в лицо насыщенным жаром, бесцеремонно теребя увлажнившиеся от пота волосы. Несмотря на пекло, по бокам дороги тянулись зелёные плантации всяких сельскохозяйственных культур. Тут и там вереницы пальм и каких-то неведомых мне деревьев длинными и короткими шеренгами, казалось, выстроились во фрунт, приветствуя прибывшего издалека гостя. Местами попадались пустые площади, заросшие дикой растительностью и отмеченные будто бесхозно разбросанными каменными глыбами. Прямо прерия в натуральном своём виде. В таких местах к небу отрешённо вздымались, словно распятия, огромные кактусы, раскинув по сторонам распростёртые колючие конечности. Надо признать, гиганты производили внушительными размерами впечатление. А кругом по линии горизонта, окутанные бледно-лиловой дымкой, виднелись не очень далёкие горы.

А потом потянулись пригородные кварталы, где по всем приметам обитала нищета. Лачуги были сколочены из всякого подвернувшегося и пригодного для строительства хлама: почерневших и с облупившейся краской досок, покоробившейся фанеры, прессованных из опилок плит, кусков ржавой жести, крыши покрыты обломками шифера или пластика, кое-где даже видны цветные листы кровли из рифлёного синтетического материала, каким на пляжах покрывают навесы, под которыми купальщики прячутся от солнца. Какие-то выцветшие лохмотья сушились на растянутых среди окружающего убожества верёвках. Изредка попадались голые дети, прикрытые лишь грязными шортами. Они либо вяло перебрасывались мячом, изображая игру в футбол, либо просто о чём-то разговаривали, рассевшись на пыльной траве придорожной лужайки. Я тихо внимал окружающее, ибо шофёр такси, видя бессмысленность попыток разговорить клиента, не владеющего местным наречием, молча крутил баранку, временами лишь вслух реагируя на ту или иную ситуацию на дороге.

Ну вот и пошли городские кварталы. Сначала богатые виллы в 2-3 этажа, с бассейнами во дворах, с буйной растительностью внутри огороженных высокими каменными заборами территорий. Дальше начинался мегаполис с высотными зданиями из стекла и бетона, вроде небоскрёба телефонной компании возле площади Италии, выстроенного в стиле хай-тек в виде гигантского мобильника. Нижние этажи были отведены под магазины, выставившие напоказ крикливую позолоту и сверкающие бриллианты, благородный хрусталь и полированные ювелирные поделки. Среди всей колоссальной архитектурной композиции вписались обычные жилые панельные четырёх- и пятиэтажки. И везде дворы были огорожены неприступными каменными или из бетонных плит стенами, по верху увенчанными колючей проволокой. Нигде не попадалось открытых или проходных подъездов. «Значит, жилища наглухо здесь затворены для посторонних», – сделал вывод я для себя. Контраст между трущобами и городским центром был просто ошеломляющим.

С первого взгляда архитектурой город нисколько не отличался от европейского, расположенного где-нибудь в Испании или в Португалии – такие же приземистые католические соборы громоздились тут и там, фонтаны в причудливых каменных чашах со скульптурными изваяниями грифонов и прочих мифических тварей манили прохладой к себе, попадались скульптуры каких-то деятелей в доспехах испанских конкистадоров, стены строений кругом раскрашены графити в яркие цвета и фасады зачастую красочно расписаны портретами знаменитостей или природными пейзажами. Почему-то на фоне всей этой пестрятины особо запечатлелись в памяти заборы, смачно испещрённые красиво оформленными надписями и графикой в стиле уличной субкультурной эстетики. И, пожалуй, что обоняние сразу же, ещё при выходе из аэровокзала, вычленило во всём букете нахлынувших миазмов непривычный запах чего-то сладко-замшелого. Хотя и был этот запах тревожен и непривычен, но он мне безумно нравился. Только спустя некоторое время я осознал, что так благоухает надежда, покончившая с устоявшимся прошлым и призывающая к неизведанным горизонтам.

С таксистом я расплатился по счётчику, немного надбавив ему чаевых, когда тот припарковал автомобиль с краю тротуара на уютной тенистой улочке. Чилиец так выразительно взглянул на меня, что я без всяких объяснений догадался о прибытии к месту назначения. Мне оставалось только, прихватив свой нехитрый скарб, уместившийся в одной спортивной сумке, да перебросив пальто через руку, покинуть транспортное средство…

Русская церковь расположилась в одном из респектабельных центральных районов Сантьяго – на авениде Голландия. Но в будние дни храм был закрыт для посетителей. За высокой кованной металлической оградой виднелся довольно просторный чистенький дворик с ухоженной пышной растительностью и дорожками, мощёнными ажурной каменной плиткой. Эффектно на этом фоне смотрелись несколько русских берёзок, необычно сочетающих свой северный колорит с местной флорой. Сама русская церковь на фоне чилийских монументальных внушительных и солидных католических соборов – выглядела совсем игрушечной. Но от её известковой побелки, ортодоксальных крестов на резных деревянных маковках миниатюрных куполов веяло близким и родным, а также, невыразимым умиротворением и покоем. Это меня несколько вдохновило, я почувствовал вдруг как внутри мгновенно спало напряжение туго накрученной пружины. В глуби двора за зданием церквушки располагались небольшие бытовые постройки из серого кирпича. К ним вела отдельная дорожка, начинающаяся от проделанной с другой стороны ограды калитки. К этой калитке я и направился, ибо на парадных воротах висел на цепи внушительного вида замок.