Мария Свешникова - Артефакты

– Стихотворение наизусть помнишь? – Влад развернулся ко мне и бросил вызов ситуации. Не отрывая взгляда, ни капли не смутившись, я начала читать единственный рифмованный текст в своей жизни. Глупый, нелепый, но про него. Про того, кто даже не обернулся, когда я изменяла. А когда изменял он – я смотрела. Видела… так, что не развидеть.

На чувствах, взятых взаймы, неожиданно для себя расплакалась. Нет, не искрометная истерика – так, пара слезинок, но настолько концентрированных и терпких, что они сползали селевым оползнем с щек, струились по шее и растворялись возле груди – быть может, орошали засыхающее сердце.

И мы снова начали целоваться. Теперь к алкоголю и духоте прибавилась искренность, а этот коктейль никогда еще не обращался совместным субботником или общественными работами.

– У тебя когда-нибудь был секс втроем? – опять слова осколками срывались с языка и ранили или хотя бы ставили в тупик встречных-поперечных в лице Влада.

– Ты это спрашиваешь из любопытства?

– А если предлагаю? – я старалась смотреть ему в глаза, чтобы не рассортироваться на атомы и молекулы от смущения или стыда.

– Чтобы двое мужчин и одна женщина – такого не случалось. Обычно я был единственным мужчиной в подобных затеях – было и две, и три женщины…

– Как любопытно! Продемонстрируешь приобретенные навыки? – не обращая внимания на Романовича, я забралась на Влада и транслировала ему мысли из уст в уста – в прямом смысле слова.

– За что ты ему мстишь? – интересовался Влад, проводя мягкими пальцами по моему лицу, пытаясь несколько отстраниться, но при этом не отпускать меня. – Хочешь посмотреть на лицо Алека, когда он увидит тебя со мной?

– А для тебя есть какая-то разница, хочу я моральной расправы или тебя? – я показала взглядом на батарею пустых бутылок. – Ты правда будешь меня лечить, что такой порядочный? Я на тебе сижу – он так и не оглянулся.

Мы смотрели друг другу в глаза с минуту, искали слабые точки во взгляде, те трещинки, сквозь которые можно просочиться в человека, забраться в гремучую чащу души.

– Знаешь, – начал как будто давать задний ход Влад, – обычно такие вещи получаются сами собой, а мы тут как будто планируем.

– Мы просто обговариваем нюансы. Заходи в спальню – хотя какое тут заходи: дверей-то нет. Буду ждать тебя через пять минут, а пока пойду Романовича поставлю перед фактом.

– А если он не согласится? – Влад схватил меня за руку, вроде как пытаясь остановить.

– А у него только два варианта: или смотреть, или участвовать. Ты бы сам что выбрал?

Все было решено с Владом. И предрешено с Алеком.

– Хочешь меня? – я наклонилась к Алеку, опустив громоздкие наушники ему на плечи.

– Отошла наконец? – выдохнул он скопившееся напряжение, но потом поразмыслил: – Но здесь же Влад, а с ним что? Не при нем же?

– А он будет с нами. Я уже обо всем договорилась, если хочешь, приходи.

Поцеловав его в висок, я вернула наушники на уши Романовичу и скрылась за ширмой спальной зоны.

Первым пришел Влад.

Он разглядывал меня, сидящую на неразобранной со вчерашнего дня постели, а я даже не задумывалась, где был Романович и почему не ночевал дома, – на тот момент все эти ревнивые домыслы проходили мимо по касательной. Влад проводил пальцами по ноге…

– Повторюсь, у тебя очень красивые руки. И послушай, мы все пьяные, Алек и я расстались. No regrets!

– Ты точно не вышибаешь клин клином? – принимал контрольное решение Влад. Ему претила мысль, что он – всего лишь лекарство от любовной лихорадки.

– Нет, я правда хочу. Вас обоих.

– Честно.

У Влада, в отличие от Романовича, были узкие цепкие губы, острые скулы и до эффекта обезболивания мягкие скользящие прикосновения. Он постоянно проводил пальцами по лицу, уводил вынырнувшие пряди волос за уши и иногда сжимал шею. С ним хотелось оказаться сверху и действовать по командам, которые Влад не произносил вслух, а просто сообщал взглядом.

Когда мы уже надеялись, что Романович так и не придет, послышалась музыка: Алек выдернул наушники и включил свой традиционный плейлист… Музыка заглушала его шаги… Не знаю, сколько он стоял и смотрел, прежде чем зайти: Влад не дал мне обернуться. Все, что я почувствовала, – это холодные руки у себя за спиной и знакомое дыхание в ухо. Романович сильно сжал мои волосы, как будто силой перетягивая на себя, назад… Моментная ненависть – концентрированный феромон, ничто не дает такого импульса, как ярость.

Романович не смотрел на Влада, Влад – на Романовича. Их друг для друга не существовало, случившееся не обратилось поединком, где сцепились два самца, каждый выбрал зону своей юрисдикции и нехотя менялся местами. Романович пару раз укусил мочку уха до крови, я процарапала ему спину до анималистичного принта, Влад в этом плане оказался не у дел, но на него сыпалась вся показная нежность, доступная мне в тот момент. Его тело нагревалось от прикосновений, о него хотелось греться, от него хотелось остывать.

Мне в спину дышало прошлое. А передо мной лежало мое будущее. Так мы сплелись воедино – в «сейчас». Момент. Свобода. Что-то сиюсекундное и настоящее. Пьяное, липкое, за что будешь неизбежно винить себя, отчего будешь поеживаться, но в моменте – это выход в космос, за пределы морали и правил – иногда полезно не думать. Хотя бы так.

Так или иначе эта жизнь разделила нашу жизнь на «до» и «после», но не так однозначно и прозаично, как вы думаете.

И да, мне до сих пор не хочется думать, что Романович покинул мою жизнь навсегда. Может, он просто отлучился?

– Хрена себе! А что было утром? – спустя молчание Настя выдернула у меня из рук дорожную кружку и с откровенным негодованием обнаружила, что содержимое иссякло. Солнце, как пинг-понговый шарик, отскочило с поля и закатилось за горизонт. Подсвечиваемые облаками, мы становились осадком в бокале вечера.

– Дорогая, у тебя была кружка кофе с коньяком, а не бутылка. Так что расскажу, когда доберемся до Москвы.

Наш разговор был прерван поспешными шагами. Спустя одышку Романович нагнулся к коленям, потянулся и на выдохе произнес:

– Вашу мать, бабы! Вы куда сдристнули? Я весь поселок три раза объехал! – он помахал картой памяти.

– И все равно ты гондон! – Настя вырвала добытый трофей у него из рук, убрала себе в карман и засеменила к машине. – Поехали. Стемнело.