Виктор Свинарев - ЯГОДКИ РОССИИ***РАДОСТЬ 200

Вот так он узнал, что ему надо на праздники, чего его душа любит и желает. И с тех пор старался сам или заставлял других добывать эту сметану, эти грибы и яблоки со свежей капустой. Картошка еще. Она принесла ему то, что именно жаждала и полюбила его душа.

Сидели они долго, пока Вася глотал и давился, потом она ушла и вновь появилась на пороге дома, и позвала Васю светящейся рукой. Вася не хотелось идти в чужой дом… Может в стогу, вон там охапка донника, помнишь как он пахнет… Чем плохо, а если и будут комары, то он, Вася, отгонит их своими мозолистыми руками

– Пошли! – сказала она.

Зачем, чем тут не так, ведь как в настоящем стогу, как тогда. Но нет – значит, нет!

Лишь спустя пять минут, за которые Вася разделся и умылся в чужом доме, заодно приготовив свою артиллерию к бою – стало понятно, зачем его привели в дом. У нее был маленький ребенок, он болел и стоило кровати скрипнуть во второй раз, начинал плакать. Бабка, которая привидением приходила к детской кроватке, в счет не шла. Она тоже колхозная вдовушка и была глуха, как может быть глуха старая кляча, всю жизнь и утробу свою отдавшая «путям Ильича».

И все! Начали сторожиться, прислушиваться, но только Вася взгромоздится, ребенок вновь начинает мяучить, да так жалостно. Тем более, что в городе жена должна вот-вот забеременеть по настоящему. Партнерша начала было перемещать ребенка ногами пониже, но Вася остановил ее. Понял, что у него с таким набитым животом может и не получиться.

Он все думал: мальчик там или девочка и постепенно его артиллерия покинула свои позиции. Ответил, что пусть берет этого ребенка к нам поближе. Потихоньку стали засыпать сладко все трое. Вот так Вася опростоволосился в своей жизни. И главное он знал и верил, что его партнерша была еще та…

Талия у нее в обхваточку, грудь плавает податливая, и все время светит вверх, а соски, в первый миг поцелуя, прохладные. Только ему не понравилось то, что она толкала ногами ребенка, который мяукал тогда у ног. Наверное, в том месте, где она приложилась, будет у крошки болеть. Так иногда у Васи бок болит, и становится плохо жить.

Постепенно все трое угрелись в постели, успокоились, поубивали на себе комаров, а новые их разбудить не могли. Луна, как и солнце днем плыла по небу в о кошке всю ночь насквозь.

Под самое летнее утро, когда весь свод ночного неба со звездами только-только начал принимать сияние далекого нижнего солнца – Вася возобновил свои занятия по тактике. Шесть раз за ночь, два раза подряд не вынимая, личный рекорд на всю свою жизнь!

И прохладные соски, вблизи похожие на ежевичные ягодки, сами прижимались к его лицу. Целовал и ласкал их Вася. Задыхался и вновь приникал к ним. Ночь уходила вместе с силой Васи, а он был рад этому.

Вновь жить Вася стал новым утром. На небе три краски: зеленое – земля, светло-зеленое небо над, и пылающее, колхозное, солнце, которое уже неутомимо тянет вверх. За ударный труд налили ему полстакана самогона с молоденьким луком, поджарили картошки. Это сделала к большому удивлению сама бабка.

А она приготовила ему тертую морковь с черносливом, молодым чесноком и двумя ложками густой сметаны. Он ел, и было такое ощущение, что пьет самое лучшее и живое, что есть для него на этом свете. И вдогонку, на верхосытку, яблоко, которое вот-вот должно упасть с дерева само. Протянул только руку и она само легло в ладонь, как то самое, что было три часа назад!

Впереди был обычный трудный день. И Вася жил, чтобы притушить эту наступающую радость. А, может быть, для того, чтобы борозду не портить. И пошел от своей новой семьи прямо в поле, где и стоял его трактор. Вечером домой, к старому столику под яблоней. И так до трех раз. И еще очень, самое важное, было тут для него.

Помнится, во дворе был родник, самый настоящий. Был обложен большими круглыми валунами, между ними в глубине светло стоящей воды и все крутились, как гимнасты, взмывающие вверх, серые длинные песчинки. Когда он впервые взял черпак и сунул туда свою похмельную морду, его поразил запах воды. Никогда до этого вода не пахла, он даже не знал такого. И стал пить.

Еще один раз она при нем мылась и подмывалась этой чистой водой и повизгивала, как тогда, на стогу. Так он жил почти десять дней и все дни недели, от понедельника до нового воскресенья.

А потом самым поздним вечером его срочно на машине, как и других, отправили на родной завод. Там другая программа – давай план, не забывай, что ты у нас раб. Удалось еще раз, зимой, вернуться, прилететь на крыльях, всего на день. И все понапрасну.

Те трое баб, а к этому времени он уже знал, что у нее дочка – Анечка, все три ягодки, покинули его и уехали искать дальше свое счастье. Вася в тот реестр не входил. А зря, Вася мечтал, и не просто только, о жизни в деревне. Родник, яблоко, чистая женщина, запах с поля. Вода, которая пахнет собой, стоящая в тарелке сметана, и основательный кораблик творога!

Недаром он так напился в тот день, что все эти политические плантаторы как-то директор завода, парторг, председатель, бригадир – все решили отстранить Вася от должности механизатора, урезать ему зарплату и чуть ли не уволить из колхоза. Даже дома про все прознали, и грозились выгнать вон, в ту самую далекую колхозную жизнь.

Чувствовал он себя неким дядей Томом, что с хижиной и ненависть обуяла его трудовое сердце. Вот тогда и возникли перед ним эти три вопроса, на которые надо ответить в жизни своей, любовь все ж таки или ненависть: бабы, водка, родина. Или по другому: Родина, женщина над родником с кружкой в руке. Водка, что так и стоит недопитая на кривом столике в том сладком саду.

Вот почему Вася ушел в бизнес, как в пьянку. А так как ему по закону, сокращенному по штату разрешалось только торговать, то стал за прилавок. Не уехало все, как те три ягодки. Машиностроительное и колхозное производство давало себя знать, и с друзьями он устроил свой подпольный цех, где токарка, сварка, покраска всего, что нужно. Государство пока терпело, как тот председатель колхоза, и этот директор завода.

Потом, через пять лет, причем два раза, своими ночными думами и усилиями, чтобы никто не знал, чтобы жена не догадалась, он снова был там. Но стола того под яблоней не было и жили тут давно-давно переселенцы. Родник еще не исчез, но глыбы, на которых стояла она в своих лунного отсвета крыльях, уже легли в фундамент нового дома, а куда конкретно – все это он уже просто ненавидел. И только, уходя, он сорвал со срубленной яблони два – три листка и сжевал их, когда проезжал мимо завода.

Те трое баб, дочка – Анечка, те три ягодки покинули его и уехали искать дальше свое счастье. Что бы оно было круглое, как то яблоко. А Васеньку своего они бросили, не нужен он им был. Пьяница, обжора, и пахнет от него соляркой.