Лола Малу - Пока ты был со мной

Когда Филиппу впервые стало плохо, она испугалась и за него, и за себя. Они были вместе так давно, что она уже почти не помнила того времени, когда не знала о его существовании. А потому она боялась умереть следом за ним, просто потому что разучилась жить без него.

Даже когда Филипп был в больнице, она продолжала звать Мартина на ужины. Он так же изучал бумаги, она так же сидела рядом в кресле, наблюдая за ним. Она пыталась представить их возможную совместную жизнь и не могла. И дело было даже не в угрызениях совести, а скорее в неспособности Мартина заменить Филиппа ей, детям, Франс, фирме и всему остальному миру.

В первую ночь после выписки, она провела у постели мужа всю ночь, то прислушиваясь к его дыханию, то благодаря Бога.

И та попытка Мартина наладить с ней контакт, который было начался, но не получил продолжения, взбесила ее. «Надо же иметь хоть чуточку такта, хоть чуточку совести», – сокрушалась она, когда Мартин покинул дом. Она злилась, забывая о том, что именно Мартина никогда нельзя было упрекнуть в нахальстве, подлости и всем остальном.

Накануне выписки мужа, она переехала в спальню для гостей. Перенести вещи в комнату на другом конце коридора не составляло труда, особенно для расторопной Франс, которая под грузом ежедневных дел умела впихнуть в свое расписание час-два на всякие непредвиденные дела. Вот только Анна никак не могла собрать все свои баночки в одну коробку и начать вытаскивать вещи из их общего с Филиппом шкафа.

Перемены, которых она ждала, пришли. Вот только она была им не рада. Какие-то половинчатые были эти перемены. Они делают жизнь хуже, они как хозяин, выгуливающий собаку на поводке. Хозяин словно выпускает питомца на волю, но метнись тот влево или вправо, поводок всегда покажет правильное направление. Разница между собакой и Анной была лишь в том, что собака была не против быть ведомой.

Разборка вещей, из-за переезда или генеральной уборки, это всегда воспоминания, чаще грустные, чем веселые. Вот и Анна наткнулась на фотоальбом (куда уж без него), который в семье уже давно не открывали. Слезы из глаз не текли, ни когда она нашла фото маленьких детей, ни когда нашла свое студенческое фото. Она не изменяла себе.

Она не плакала, когда слышала болезненные стоны Филиппа по ночам, когда различала усталые шаги Франс, поднимающейся по лестнице.

Вместо того, чтобы лить бесполезные слезы, она пошла к психотерапевту, сказала, что не может уснуть. Он прописал ей белое спасение. Она покупала его и прятала в большую сумку. А на следующем приеме просила новый рецепт. Она считала ночи. В ночь на первый день зимы она впервые спала спокойно.

Когда тело увезли, Анна села у зеркала. В ее белых окрашенных волосах все равно виднелись седые волосы, безжизненные, похожие на леску, они кричали ей о чем-то. Но она не хотела их слушать.

– Анна… – Франс застыла в дверях.

– Да… На ужин ничего не готовь. Эрик приедет только ночью, а Эду я скажу завтра. – Анна помедлила. – Адвокату я уже позвонила и теперь хочу побыть одна. Так что сегодня никого не принимай.

– А как же господин…

– Его тоже.

Франс кивнула и бесшумно вышла из комнаты.

Их всегда было двое. Оба занимались единоборствами. Мартин был старшим и у него получалось лучше. Он был более терпелив, внимателен к словам тренера и дисциплинирован. Каждый день перед сном он отрабатывал удары перед зеркалом. Младший же рвался в бой первым, порой даже не поняв, что нужно делать. Конечно, он оказывался поверженным уже через пару минут.

Их отец был бухгалтером, мать – секретарем, пока не стала матерью. Семья жила лучше других. Мясо было на столе через день, а не только по выходным и праздникам. Но отец постоянно твердил, что важно быть прилежными, получить образование. И тогда успех придет сам. Мартин не совсем понимал, что такое успех. И зачем он нужен. А вот брат всегда кивал головой, хоть и наверняка думал в этот момент не об учебе, а о пирожных на кухне. Поэтому Мартин и удивился, когда брат, будучи 16-летним подростком, вдруг сказал, что открывает свое дело.

– Ты что спятил? Или выпил? Какое еще дело? – оторвался Мартин от учебника.

– Мы с Томом хотим перепродавать кирпич.

– Какой кирпич?

– Обычный. Брусочки такие оранжевые. Не видел?

Мартина сарказм брата раздражал.

– Кому нужен ваш кирпич?

– А что? Сосед вон ремонт начал делать. Кирпич по-любому нужен будет. Да и другим тоже. Том нашел завод. Там можно взять оптом. И перепродавать тут, не совсем дешево, но дешевле, чем у конкурентов.

– А деньги ты у кого возьмешь?

– Я уже взял. Под расписку.

– У кого?

– Не скажу. А то родителям спалишь.

К удивлению Мартина брат всерьез взялся за дело. Они с Томом целыми днями пропадали где-то, пока Мартин продолжал тренироваться перед зеркалом и изучать все новые и новые учебники, готовясь к вступительным экзаменам. Отец хвалил его, но не так радостно, как бывало прежде. От его уже ставшим привычного «молодец» Мартина подташнивало. И теперь он тоже старался появляться дома попозже: сидел в библиотеке, пока дряхлая работница не начинала нарочито громко греметь стульями и ключами. Брат приходил домой еще позже, расположившись на кухне с подносом бутербродов, любовно приготовленных матерью заранее для сыночка, и писал что-то в своей записной книжке.

Отец явно гордился братом больше, чем Мартином. Хоть и не признавался, не извергал высоких речей. Но глаза его зажигались, когда редкий знакомый зашедший на ужин вдруг спрашивал об отсутствующем Филиппе. Отец сразу выпрямлялся, голос его становился покровительственным. И тогда, за теми длинными ужинами, в которых будучи дома приходилось принимать пассивное участие, Мартин ощущал смутное чувство, похожее на зависть. Он продолжал учиться и работать вместе с отцом, но гордиться тут было нечем. О тех, кто выбирает проторенную дорожку, самую легкую из всех возможных, книг не пишут.

А потом Филипп привел ее. Блондинку с зелеными глазами. Это было неожиданностью, ведь брат даже не потрудился предупредить домашних. Мать суетилась на кухне, доставая из закромов все самое лучшее, пока отец церемонно расспрашивал бедную девушку о ее родителях и работе.

После обязательных приветствий и ужина, на котором приходилось прятать глаза в тарелку, Мартин пошел в спальню, чтобы как следует позлиться на брата. Он ходил по комнате, садился на кровать, на стул, смотрел в окно и боялся спуститься вниз. Их громкий смех, который было слышно, наверное, даже у соседей раздражал. «Мог и предупредить! – крутилось у Мартина в голове. – Что за безответственность и инфантильность! Как будто она уже часть нашей семьи, и сообщать о приходе не требуется!»