Иван Демидов - Русская Темрязань далекая и близкая

Никитка круто повернул около палисадника бревенчатой православной церкви по направлению к избе Васьки Плешивого. И пока кучер разворачивал экипаж по пологой дуге, юный богатырь вбежал на высокое крыльцо. Он уже отдышался, когда наконец-то карета развернулась и остановилась рядом с ним.

Никитка поднял руку, заржал как жеребец на все село, трубя свою победу.

Васятка не ждал гостей. Он только что пригнал мирское стадо овец и коз и, сидя за столом, с удовольствием утолял жажду студеным молоком. Услышав лай переполошившихся собак и шум у крыльца, он не спеша, вышел посмотреть, кто приехал. На улице к нему подскочила городская девчонка с зелеными, как у матери, смеющимися глазами.

–Сын Авдотьи Чирковой здесь живет?

–Это я и есть. – Сказал Васятка растерянно.

–Пугливый ты какой-то, горбоносый казачек. Сестра я твоя. В гости приехала. Огашкой-Сиротой меня зовут. Встречай гостью! Аль не рад?

У Васятки от удивления глаза на лоб полезли. Он просто оторопел.

–Какая еще сестра? Недавно мать-нищенка объявлялась, теперь еще сестра, чудеса, и только!

Огашка-Сирота засмеялась, повернулась к брату спиной и махнула рукой кучеру.

Кучер-молодой расторопный детина спрыгнул с облучка и принялся выгружать из кареты узлы, сундук.

–А ты чего стоишь синеглазый отрок-переросток? Рот открыл, а не поешь, – сказала юная барышня Никитке, стоящему рядом с рысаками, – таскай узлы в избу.

Никитка улыбнулся, хотел на грубость ответить дерзостью, но раздумал.

«Вот глазастая, с такой ухо надо держать востро, а я и в самом деле, как дурак рот разинул, растяпа».

Никитка пошел к самому большому мочальному кулю, попытался приподнять его одной рукой, но куль, как прилип к земле, пришлось ему обоими руками ухватиться.

–Что вы в куль наложили? Камни что ли?

Огашка с интересом глянула на юного краснощекого богатыря, выглядевшего красной девицей, только косы не хватало, да сарафана. Такого высокого отрока с моложавым лицом она увидела впервые.

–Не донесешь, богатырь, помочь? Книги в куле, целая библиотека. Жалко было в городе оставлять, сюда привезла, может, пригодятся.

–Книги? Вот это да! – сказал Никитка и, легко перекинув куль через плечо, трусцой побежал в избу. А, вернувшись, Никитка ухватился за окованный жестью сундук.

–Сундук всем скопом понесем! – крикнула Огаша, – надорвешься, удалец. Васятка с кучером тебе помогут.

–Не впервой. Один донесу, – ответил Никитка и легко понес сундук на вытянутых руках, как будто в нем не было тяжести.

У Огашки-Сироты глаза загорелись, глядя на юного силача. Происходящее для нее было как в цирке.

«Чудо, а не жених».

Оставшись одни, брат с сестрой уселись за стол. Васятка налил в кружку молока и подал гостье.

–Пей, Огаша, козье молоко сытное, пользительное.

–Спасибо, братец, не откажусь. Вот я и дома, – сказала Огашка- Сирота весело и громко, потом, отхлебнув глоток студеного молочка, стала рассказывать о себе:

–Не очень хорошие дела, брат у нас с тобой. Наша мать рожала детей много, на редкость плодовитая женщина. И как кукушка подбрасывала своих беспомощных младенцев, завернутых в тряпки, чужим людям воспитывать, забывая по пьянке, кому и где. Меня случайно узнала в городе на толкучке, где я кресточками и рыболовными крючками торговала. Да и то недолго она со мной общалась. В острог ее посадили надолго.

Меня воспитывала старая мордовка Штурочка известная в лесном Поволжье ворожея и целительница. Но мне и с ней не повезло: сожгли ее на костре, как колдунью Самарские мужики по темноте своей. Много доброго сделала Штурочка людям. Многих страждующих вылечила она за свою жизнь. Царствие ей небесное, огнеопальной!

Огашка перекрестилась и продолжила рассказ:

–Ремеслу своему научила меня мордовка, приданное мне, скопила, деньжат на черным день. Это ее вещи, книги и сундук я привезла. А у нашей мамы за душой ничего нет,

Васятка нахмурился.

–Значит мать сидит, я так и предполагал. Казаки ее пьяную от меня увезли.

В избе сгустилась темнота.

Огашка-Сирота сказала:

–Свечку зажги что ли, не видать ничего и узлы развяжи. Рубаху и портки я тебе привезла. Гостинцы в саквояже, на стол выкладывай, натряслась я, кости ломят.

–Свечки у меня нет, и не было, лучиной обхожусь. За портки и рубаху спасибо, оборвался я, чужие не по росту поноски ношу. Стыдно.

Васятка от тлеющих углей на шестке печки лучину зажег и воткнул ее в глиняный горшок над шайкой. В избе стало светлее. Можно стало вечерять.

За трапезой гостья пояснила причину приезда.

–На последнем свидании в остроге мать велела к тебе ехать, одной семьей жить.

Васятка оживился.

–Живи, раз приехала, вдвоем не боязно и веселее. Стадо овец и коз я пасу мирских, помогать мне будешь, прокормимся.

Огашка засмеялась.

–Нет, брат не пасти овец я сюда приехала. У меня свое ремесло есть не хуже, чем у других. Лекарские курсы я кончила на сестру милосердия. Сразу тебя предупреждаю, держи язык за зубами. О матери и обо мне ничего не знаешь. Что надо я сама людям скажу.

–Понял, буду нем, как рыба.

–И еще скажу, Васятка хоть ты и старше меня, а подчиняйся. Слушаться будешь во всем, обувать и одевать тебя буду как барина, коня куплю, ружье. Мне от тебя не много надо: будешь собирать травы, какие я тебе скажу.

–О чем разговор, сестра? Целый день я в перелесках маюсь от безделья. Травы, какие покажешь, я буду носить тебе вязанками.

–Ну, вот и хорошо, договорились, значит.

Утром при выгоне стада бабы стали приставать к Васятке с расспросами: «Кто такая? Зачем приехала?»

Васятка махнул рукой и сказал:

–Не приставайте. Идите в избу и сами ее расспрашивайте, а мне некогда с вами лясы точить, скотина не ждет.

И потянулись сосновские бабы и девки к юной ворожее, кто по любопытству, а кто по нужде со своими болячками и душевными муками.

А в глухом лесном поселении люди нуждались в лекаре. Юная сестра милосердия никому не отказывала в помощи, лечила детишек от поносов, старух от запоров, у страждающих снимала порчу, сглаз.

Огашка-Сирота быстро освоилась в качестве лекаря-знахарки, смело ходила по избам, глядела, кто, как живет и чем дышит, выговаривала грязным хозяйкам за плохо вымытые и не прожаренные горшки, за грязных ребятишек, грозилась на неряшливых пожаловаться старосте Родиону Большому.

Еще юная целительница была не по годам хитра. Сама продумала свое поведение с посетителями и больными и стала строго его выполнять. Так ей удалось мало-помалу создать образ ворожеи-целительницы, лечащей молитвами, заговорами, настоями на водке, на меде, массажом. Еще она раз в месяц ездила в уездный город и привозила оттуда порошки разные, пилюли, новости.