Иван Демидов - Русская Темрязань далекая и близкая

Везло в то лето Огашке-Сироте как никогда. У многодетной мельничихи в пруду утопли пятилетние близнецы-двойняшки. Сам мельник прибежал в избу целительницы, в ноги бросился.

–Христа ради, спаси моих деток, оживи, – стал умолять он ворожею.

Огашка-Сирота еще ни разу не оживляла утопленников. И она не уверенна была, что сможет как-то помочь в беде мельнику. Штурочка ей сказывала, что она откачивала утопленников, да и на курсах сестер милосердия обучали оказывать первую помощь захлебнувшимся в воде. Инструкцию она знает и проделает все, что для этого требуется, а оживут ли малыши и сколько времени они были в воде мельник сказать не мог. Да еще, Огашка-Сирота боялась мертвых, брезговала подходить к ним. Она же была сама в то время дите. Какой лекарь в тринадцать лет? Хвастовство одно в худшем случае, а в лучшем энтузиазмом помочь людям в их беде. Вот она и была энтузиастка. Не могла людям отказать. Такой сердобольной воспитала ее старая мордовка Штурочка. На доброте мир держится.

–Ну что ты, дочка, медлишь? Бежим скорее. Они же – детки мои пластом лежат на берегу. Мать над ними убивается.

И Огашка-Сирота не нашла в себе смелости сказать правду несчастному отцу, что она не может ему помочь просто не знает как.

«Назвалась груздем, полезай в кузов» – прошептала с отчаянием юная сестра милосердия, схватила свою лекарскую сумку с ненужными для этого случая пилюлями, порошками, мазями, отварами и побежала вслед за мельником.

Огашка-Сирота, как опытный лекарь в таком деле, показала руками, как надо откачивать детишек. Взрослые поняли, открыли рты малышам, положили их набок, слили воду из утопших и стали рот в рот дышать с малышами. Такая страшная процедура длилась долго, но окончилась полным успехом. Малыши сначала порозовели, а потом начали дышать самостоятельно.

–Теперь оденьте их потеплее, и они придут в себя, – сказала Огашка-Сирота и заплакала.

От перенапряжения она обессилила, и сама потеряла сознание. Она очнулась, когда ей побрызгали водой лицо.

–Как малыши? – спросила она.

–Оба живехоньки! – ответил ласково ей мельник и добавил, – вот молочка тепленького попей, счастье ты наше, святая Огаша. Я тебя на руках домой отнесу. Век буду тебе обязан.

Да, тот случай был чудом и для самой сестры милосердия.

–Видимо Богу было так угодно, – призналась она сама себе.

А мельник, его жена и другие кто присутствовал при откачивании малышей, думали по-другому. Они уверились в чудодейственном даре юной целительницы. И повалил люд со всей округи в Сосновку на прием к Огашке-Сироте со своими болезнями. Богатые за исцеление платили ей серебром, а кто и золотом.

Авторитет юной целительницы докатился до самой крепости Самара. А там знали ее раньше. Так и стала Огашка-Сирота в юном возрасте целительницей губернского масштаба. Это была уже слава и конечно доход.

Но лекарство лекарством, а на уме у юной ворожеи был «золотой» жених. Бриллианты его ее интересовали. Ведь она матери – тюремщице клятву дала женить на себе юного богатыря, распятье целовала.

Ко второй встрече с Никитой она готовилась заранее, обдумывала, как одеться, как вести себя, что говорить, чтобы он серьезно обратил на нее внимание и влюбился.

А вот в воскресный день на площади, около бревенчатой православной церкви Огашка-Сирота смело встала на пути «золотого» жениха.

–Здравствуй! Сокол мой ненаглядный, соскучилась я по тебе, а тебя все не видно на улице, обещался за книгой прийти, а не идешь. Я тебе подобрала роман про любовь. Приходи вечерком. За чашкой чая поговорим о том, о сем. Меня заинтересовал ты своей силой, лютостью. Хочу больше о вас знать. Вот, например, почему вас Босыми зовут?

Никита усмехнулся и ответил:

–Ходим, босые, потому и называют нас Босыми, такая и фамилия пристала.

–Вот как? Это уже интересно. Пройдемся, сокол, может, расскажешь мне про своих предков. Сказывают, они богатырями были, подвиги совершали, вот как ты в прошлый раз. Из походов должно быть с наградами возвращались. Я тоже люблю слушать и читать про старину легенды, сказы.

Никитка нахмурился. Он вспомнил предостережение деда, сказанное ему совсем недавно:

«Помалкивай, внучок, о наших предках, еще пуще храни тайну о родовых наградах, о золоте. Воров в наше время развелось тьма. Нельзя и глупо перед первым встречным душу открывать нараспашку. Помни, какая судьба постигла твоего отца. Нам настороже надо быть. Кровью заплачено за тайну родового золота».

Никита, глядя в зеленые глаза приезжей ворожеи, подумал:

«Много будешь знать – скоро состаришься», а вслух сказал:

–Не умею я рассказывать, не дано. И некогда мне: к деду спешу, и житие наши мужики не писали,– соврал Никитка.

Огашка-Сирота уловила холодок неприязни в голосе отрока, поняла, что затронула запретную тему, но не подала виду.

–Ну, ну! Конечно, иди. Дед то, небось, заждался. Не смею тебя задерживать. Надеюсь, что мы часто теперь будем встречаться, – сказала она, кокетничая, и в шутку добавила:

–А ты все растешь не по дням, а по часам, как в сказке богатыри. Ну, расти, а как будешь со слона, я на тебе буду воду возить, в лес ездить по грибы, по ягоды.

Никитка шутку не понял, ему стало не по себе, он готов был рассердиться.

–К чему ты это? Я же с тобой по-хорошему.

–А я и по-хорошему. А все-таки на таком верзиле грех не прокатиться.

–Ну, ты, поосторожней с выражениями, поищи лучше другого дурака. На меня где сядешь, там и слезешь, гадалка несчастная, пигалица!

Огашка сменила выражение своего лица, зло глянула на деревенского отрока-переростка. Ей захотелось ему досадить за скрытность и невнимание к своей особе.

–Грубиян, деревенщина, верзила неотесанный!

Такого хамства Босой не ожидал от горожанки, он захлопал белесыми длинными ресницами, не зная, как поступить дальше и что ответить.

А ворожея, глядя в синие глаза красавца, сказала:

–Что проглотил? Следующий раз не будешь мне врать, не люблю болтунов! И показав «золотому» жениху синий от черники язык, повернулась кругом и, хохоча, побежала вприпрыжку домой.

Никитке хотелось догнать дерзкую девчонку и надрать ей уши, но он сдержался, постеснялся людей.

«Скажут: с девчонкой связался».

Дома Огашка-Сирота, перебирая и анализируя в памяти весь разговор с «золотым» женихом, покаялась, что грубо обошлась с ним.

«Никита может мне этого не простить. Конечно, надо брать быка за рога, но не так грубо, лаской, поцелуями, любовью».

Огашка-Сирота, стоя около зеркала, размечталась, вошла в настроение, потянулась, прижала горячие ладони к соскам набухших грудей и тепло опоясало ее талию, истома, ноги стали ватными.

«Во мне этот бриллиантовый пробудил женщину, я уже хочу его. Штурочка права: слаще любви ничего нет. Да, пора брать быка за рога. Лед растоплю ладонями, зацелую. Мое горящее огнем сердце зажжет и его. Господи, помоги…».