Иван Демидов - Русская Темрязань далекая и близкая

Но и третья встреча ворожеи с Босым закончилась скандалом. В церкви это случилось.

Никита от сверстников прослышал, что в православной церкви батюшка проповеди читает интересные, про любовь и решил послушать. В церкви он увидел Огашку-Сироту, скучающую, около Васьки Плешивого. Увидев Никиту, она загорелась румянцем и стала строить ему глазки. А Никите показались противными ее обезьяньи гримасы. Ему не нравились девчонки, которые к нему сами навязываются, поэтому он отвернулся и стал попа слушать. Отчего ворожея позеленела вся, потихоньку подошла к «золотому» жениху сзади и толкнула его в спину.

–Уходи, кулугур, из нашей церкви, у вас своя молельня есть!

–Отстань! – ответил ей Никита, толкнув навязчивую девчонку рукой, – дай послушать, интересно же, про любовь батюшка говорит. Огашка в драку, ядом брызжет. Но ее одернула стоящая рядом старушка и ворожея присмирела. Тут же она спохватилась.

«Опять меня бес попутал, с бриллиантовым поцапаться, шалая я, с залетами. Правильно говорят: яблоко от яблони не далеко падает. Так и есть. Так я могу проворонить его совсем».

Из церкви Никита вернулся возбужденный. Сразу же пошел к матери.

–Был я, мама в церкви, там батюшка говорил, что душа человека после его смерти улетает на небо, на суд Божий. А вы с дедом говорите, что она рядом обитает и когда пожелает в потомках возрождается. Растолкуй мне, что к чему, а то путаница в голове.

Груня погладила по кучерявым волосам уже взрослого сына и ответила:

–Кулугуры мы, Никита, старой веры, самой правильной.

Слушай нас с дедом и не сомневайся. Истина эта в старых, священных рукописных книгах сказана.

–Знаешь, мама, кулугурская вера мне больше по душе. Вот возьмут меня на службу и если убьют на войне, то душа моя к вам в Сосновку вернется.

–Да, что ты! Бог с тобой!

Никита засмеялся.

–Это я так, чтоб понятней было. Мама, а почему у нас в роду все мужики рослые и очень сильные?

–Знать у нас порода такая. И ты таким вырастешь, если зелье не будешь пить. Босые издревле только мед пили. От меда у мужиков вся сила и долголетие.

–А можно мне в православную церковь заходить? А то меня сегодня Огашка-Сирота оттуда выгоняла.

–Можно. Наша вера тебя не связывает. А Огашка пристает к тебе с соблазнами?

–Пристает, глазки строит.

–Не поддавайся сынок, полюби девку нашей веры. Муж и жена должны быть одной веры.

На другой день рано утром Огашка-Сирота около речки в кустах поджидала Никиту. Там он всегда коня поил. Все она правильно продумала, рассчитала и дождалась.

Отрок-переросток подвел Серого к пологому берегу и отпустил повод, а сам, запрокинув голову, смотрел на ястреба, парившего в утренних лучах солнца. Ему самому захотелось вот так парить в вышине. Во сне он часто летал. А наяву вот невозможно. А попарить в небе ему так хотелось.

Огашка сирота вышла из укрытия с лукошком в руках.

–Здрасте, сокол, полетать хочется?

Никита вздрогнул и обернулся.

–Здрасте! Если не шутите, юная барышня, в город собралась в такую рань?

–Не угадал. Тебя ждала. Хочется мне с тобой по лесу побродить, грибков на жареху набрать, на костре и пожарить. Хорошо время проведем. Нынче я добрая. Ни в чем тебе отказу не будет. У костра еще вином побалуемся. Во сне я с тобой целуюсь. Хочется и наяву. Небось, и целоваться то не умеешь. Хочешь? Научу!

Никитка, не дослушав ворожею, вскочил на коня, стоявшего в речке, натянул повод и Серый рванул на крутой берег. Был Никита рядом, и нет его. Скрылся всадник за кудрявыми ивами, оставив Огашку-Сироту с носом.

«Вот подлец, трус несчастный, сбежал. От девки сбежал!»

Приуныла ворожея, но и после этого случая не теряла надежды приручить "золотого" жениха.

«Диких зверей дрессируют, а я, что не могу одолеть строптивость кулугура? Будет он моим и наследника ему рожу! Назло врагам, на радость маме. А с дитем я его обуздаю, миленьким будет, смирненьким, шелковым».

Гены древнего богатырского рода в крови юного Никиты брали свое. Он рос, ширился в плечах, мужал, характером становился своевольным. Дед с матерью старались ему не перечить, а во всем угождать. Сами они воспитывали его таким, смелым и гордым воином. И успели в этом.

С любовью мать с дедом наблюдали, как их рослый отрок играючи справляется с тяжелой крестьянской работой. Видели они, как он не знает усталости на полевых работах, на лесоповале, корчевании смолистых пней, при скирдовании снопов, на сенокосе, в ходьбе по лесу с лукошком за плечами.

Молва пошла по округе о силе, о лютости, о сноровке, юного Босого. Дошла она и до уездного воеводы, получившего в то время депешу из Самары, с указом молодого царя Петра, набрать из числа крестьянских отроков рослых и здоровых для службы в потешном войске.

Как принца доставили в карете царевы слуги Никиту на призывной пункт. Предстал он раздетый догола перед медиками и уездными чиновниками в мундирах. Робел отрок перед господами и ежился от стыда и холода.

Старый фельдшер в пенсне на цепочке дотошно осматривал призывника, измерил его рост, ширину груди, ощупал руки, ноги, заглянул в рот, в зад, приложил деревянную трубку, послушал биение сердца и пришел в восторг.

–Ни одного изъяна, здоров молодец, ростом три аршина с четвертью, богатырь. Молодому государю, только такие и нужны!

Потом остальные члены комиссии и господа стали задавать Никите каверзные вопросы, пытая призывника на сообразительность, и тоже остались довольны.

Только к вечеру Никита домой вернулся. Его отпустили с родными попрощаться, харчей на длинную дорогу взять.

За ужином Никитка рассказывал, как комиссию проходил.

–Натерпелся я сраму, голым стоял перед господами, признали годным. Отпустили только на два дня. У царя Петра буду служить в потешном войске.

–Вот оно, что, – сказал дед, – а я еще подумал: с чего бы призывают недоросля? Теперь все понятно. Когда некогда, а отслужить свое надо. В нашем роду все мужики были служивыми.

А мать заплакала.

Накануне проводов призывника, вечером Огашка-Сирота, прячась в кустах около речки, наблюдала за ним, как тот купался, плавал, фыркая, как конь, прыгал в омут с крутого обрыва вниз головой, а когда надел портки вышла к нему на берег.

Никита опешил. Не ожидал он в такой поздний час появления на речке разнаряженной ворожеи. Предстала она перед ним ослепительной красоты, с соблазнительными полуоткрытыми грудями, с тонкой талией, с румянцем на щеках. Подросла Огашка, живя два года в Сосновке, окрепла, кровь с молоком стала девка.

«Красавица, завидная невеста, любой парень пойдет за ней, хоть в огонь, хоть в воду, только бровью она поведи. Какой же я, балбес, раньше ее такой не увидел, проворонил такую красоту. А теперь уже поздно, упущенное не наверстаешь, что с возу упало, то пропало».