Станислав Ефанов - Валюторея

Повторю, не знаю, какие цели вы преследуете. Может, это начало грандиозной промо-акции или рекламной кампании по продвижению какого-то товара. Нового фильма, к примеру. Или туалетной бумаги. А может, в других городах есть такие же Кашкины, которые точно так же поднимут на уши общественность и потом одновременно бабахнут по всей стране, мало ли. Может, это такой изощрённый вирусный маркетинг, тоже почему нет? Или вообще политический заказ, не знаю… Но в политике и без вашего дерьма говна хватает, так что вряд ли. А если вы действуете автономно и всё это придумали сами, то тут я просто снимаю шляпу.

Снова поклон.

– Вы гениальный пиарщик. В общем говоря, Константин Алексеич, вы определёно привлечёте к себе внимание таких масс , – на «таких массах» Тонер чуть не захлёбывается от восторга, – о которых даже помыслить не можете. Завтра к вам приедут журналисты из центра, послезавтра из Москвы, а там, может, и мировые СМИ явятся поглазеть на русское чудо. Но чудес-то не бывает, Константин Андреич, и мы с вами это знаем.

Тут Тонер вроде как даже подмигивает Кашкину, почти по-товарищески.

– И я ни на секунду не поверил в эту вашу фантастическую способность. Но это неважно. Вы гениальный пиарщик. Даже выбор этого жилища гениален, – Тонер обводит взглядом коробочку Кашкина. – Вы избрали неприметное гнёздышко, и я понимаю: тем эффектнее будет ваше появление перед массами. Природный миллионер. С ума сойти! Да такого нет нигде в мире! Такое могло произойти только у нас! Гениально! Вы дали инфоповод и заставили о себе говорить. Толпе всегда нравилось считать деньги в чужом кармане, так давайте не будем лишать её удовольствия! Толпу нужно подкармливать новыми порциями сладостей. Чтоб слиплось. И люди будут вам верить. Люди вообще охотно верят небылицам и тянутся к липкому – стадный инстинкт, что с них взять. Конформисты. Но вы нет, вы не такой. Вы станете героем репортажей и статей. Вы станете национальным идолом. Золотой телец! Вас покажут по телевизору! Ведь вы же этого добиваетесь, разве нет?

Кашкин, хотя и дышал шумно носом, насилу одолевая порывы выставить горячечного за дверь, не удержался и прогундел:

– Я всегда знал, что по ящику показывают дерьмо. Но не думал, что оно когда-то будет моим.

И с досадой прикусил губу: вступать в разговор с Тонером он не собирался.

– Вот видите! – обрадовался тот, чувствуя, что вовлекает несговорчивого оппонента в беседу. – Вы скоро будете нарасхват! Всем захочется урвать от вас кусочек, да посочнее. И я хочу быть первым. Я хочу открыть вас, Константин Алексеевич! Всему миру!

Да-а-а, Кашкин, в амбициях этому первооткрывателю отказать невозможно. Что ты на это ответишь?

– Я не счёт в банке, чтобы меня открывать, – язвительно отозвался Кашкин, – а теперь извините.

Он надвинулся на Тонера, как бы демонстрируя, что всё, мол, разговор окончен, приятно было познакомиться.

– Нет-нет-нет, – замахал тощими руками Тонер, и темп его речи ускорился, – не принимайте поспешных решений. Я понимаю, что деньги вам не нужны, у вас в жизни и так уже всё есть, но помогите мне, молодому и талантливому, я не могу упустить такую возможность! Не смотрите, что сейчас я всего лишь корреспондент этой мелкой газетки, а её тираж – капля в море, но у меня такие планы, такие планы, которым просто негде здесь развернуться! Мне как воздух нужно вырваться отсюда, я здесь задыхаюсь, а сразу поехать в Москву тоже не могу – мигом сожрут. Туда надо ехать, когда за плечами есть хоть что-то, и помогите мне в этом, Константин Андреич, прошу вас! Здесь же тоска, здесь же выть хочется или повеситься сразу. Мне нужен инфоповод, сенсация, понимаете?

Кашкин понял одно: словами увещевать припадочного не получится, – из него свои льются как из энурезника, – поэтому молча принялся оттеснять Тонера к двери. Тот, хотя и оттеснялся, но речи своей не прерывал.

– Мы с вами можем быть полезны друг другу, Константин Алексеич! Давайте будем взаимовыгодны! Давайте друг друга раскрутим!

Кашкин как раз крутился в прихожей с Тонером – не сразу получилось открыть за ним дверь, для чего в узком пространстве коридора им пришлось даже обняться: не квартира – коробочка! Кто-то из них задел ногой велосипед, тот негодующе тренькнул, и Кашкину удалось, наконец, выдавить Тонера за порог.

Тонер осознал, что сдаёт позиции, и пустил в ход тяжёлую артиллерию:

– Не упускайте возможность, Константин Андреич, – загрохотала по полю боя танковая дивизия Тонера, – ведь я же могу что угодно о вас написать! Я могу разоблачить вас и запороть ваш замысел. Вам же хуже будет! СМИ – пятая власть, не забывайте! Давайте поможем друг другу! Если я пришёл раньше нужного, то ничего страшного, я охотно иду на контакт, со мной обо всём можно договориться!

Кашкин в ответ очень хотел что-то рыкнуть, по возможности максимально грубое, но только пожевал во рту язык, да так и захлопнул перед прессой дверь. Без единого слова. Так сказать, no comments . Через дверь он слышал, как Тонер чертыхается, бурчит под нос, шаркает и топчется на месте.

– У вас тут насрано, – обиженно звучит Тонер из-за двери, и до Кашкина доносятся удаляющиеся шаги.

Когда всё стихло, Кашкин открывает дверь на тоненькую щёлку. Тонер не соврал. И как коротко и ёмко ему удалось донести до Кашкина это известие. Кашкин с грустью смотрел на коврик для ног и на оставленную кем-то кучку классической конфигурации, задетую подошвой Тонера. Ну всё. Теперь жди статью о том, что спецкор издания, отправленный на интервью с обладателем способности испражняться деньгами, вляпался в самое настоящее дерьмо. Чёрт с ним, со спецкором. Коврик жалко. А коврик, между прочим, памятный. Хотя обычный, конечно же, коврик, но памятен он тем, что куплен, когда Кашкин и Катя въезжали в эту коробочку. Тогда и Лиза ещё не родилась, и Катя была ею беременна. А коврик, конечно, самый обычный, только памятный.

И вот придётся его выбросить. Вместе с аккуратно оформленной композицией гомогенизированного человеческого сами знаете чего здорового однородного цвета, без посторонних примесей формованной целлюлозы в виде казначейских билетов, подделка которых преследуется по закону. И Кашкин завидует автору кучки, такой естественной и аккуратной, будто создатель вложил в неё всю душу.

Глава 12. 0:2

Зенит Анатолия Степанова, который в своё время успел стать спортсменом районного масштаба, скоро превращается в закат, а там и вовсе сгущается в сумерки. Казавшаяся пустячной травма лишила его места даже на скамейке запасных, и мечта переехать в Москву закатилась за горизонт. Вот и остался Степанов здесь, в этом свернувшимся в рулон обоев городе, где давно уже достиг потолка. И не заметил он, как время превратило его мечту в надежду, а надежду – в разочарование.