Станислав Ефанов - Валюторея

Но когда-то всё было не так…

– Знаешь, Рит, мне кажется, они к тебе стоят просто за билетиком, а сами потом на матч даже не идут, – в голос хохочет Тамара.

Рита смеётся вместе с ней, когда после смены они пьют чай из электрического блестящего самовара.

– А ко мне почти не стоят, я что, некрасивая? – в шутку обижается Тамара и под разными углами рассматривает своё отражение в отполированном самоваре. Но отражение там неверное, кривое и искажается, и на его основании составить объективное мнение о внешних данных Тамары весьма затруднительно.

– Вроде не уродина, – кривляется Тамарино отражение и показывает язык.

Они снова смеются.

– Представляешь, Том, – секретничает Рита, – заходил сегодня опять Степанов…

– Да ну! – перебивает Тамара и таращит на подругу блестящие, как самовар, глаза.

– Ага, весь такой важный, и представляешь, просовывает мне вот эту шоколадку и говорит: «Сдачи не надо»!

Тамара кокетливо прикладывает ладошку к груди, заводит глаза к потолку и театрально ахает, но внезапно заливается переливистым смехом, отламывает кусочек степановского шоколада на хрустящей серебристой фольге и запивает смех чаем. А Рита задумчиво продолжает:

– Не понимаю я, чего это он? Ему бы руководство и так билетов выдало сколько нужно.

– Правда, не понимаешь? – пучит глаза Тамара из-за чашки с потускневшим ободком. – Или дурочкой прикидываешься?

Бровина серьёзно смотрит на подругу. И вдруг:

– Дурочкой прикидываюсь!

Они хохочут.

Да, было такое время, когда Рита Бровина собирала целые стадионы. Хотя билетный кассир – разве он на виду? В лучшем случае, одни только руки и видны. А вот умела Рита одними руками, и не руками даже, а пальчиками так пленять мужчин, что когда те пригибались заглянуть в окошко кассы, то забывали всё на свете. И Рите приходилось напоминать:

– Мужчина, вам какую трибуну?

– Лю… бую, – не сразу обретал дар речи мужчина, не сводя с Риты восторженных своих глаз.

И Рита выдавала ему билет на любую трибуну, но знала, что скоро он явится повторно, чтобы вместе с деньгами за билет протянуть в крошечный проём окошка яблоко, мандарин или цветок, чаще всего маргаритку. А когда наступали холода или дул сильный ветер, окошко закрывалось изнутри прозрачным щитком из оргстекла с горизонтальной щелью, и тогда идеальным подарком становилась плитка шоколада.

Вот и Степанов сегодня просунул шоколад, хотя никакого прозрачного щитка не стояло, а на улице тепло, май и всё цветёт. И цветёт Рита. Цветёт как сирень, как яблоня, как черёмуха и что там у нас ещё цветёт в мае. Цветёт и собирает у своего окошка очередь мужчин, точно рой пчёл, привлечённых ароматом цветения. Будто им тут мёдом намазано.

– Самцы, – не без налёта зависти отзывается о них хохотушка Тамара, пока ещё не замужняя и стыдящаяся своей не то чтобы сильной полноты.

Рита улыбается. Какой же женщине не будет приятно внимание мужчин? Особенно когда среди них такой, как Анатолий Степанов – красивый, высокий, мужественный, сильный, в самом что ни на есть зените спортивной карьеры.

И Рита улыбается.

Глава 10. А. Тонна

Кашкин сидит перед окном, сложив руки на подоконнике, как ученик за партой. Коленями упирается в батарею центрального отопления, еле тёплую. За окном чужой сам себе город привычно сворачивается в рулон обоев. А в углу подоконника – сухой трупик вчерашней мухи. Не смогла.

Перед Кашкиным домашнее задание по внеклассному чтению – оставленная Тельцовым газета. Анекдот про тёщу, про этот чугунный сейф в халате, давно прочитан и не вызвал даже улыбки. В соседней колонке другой текст, прочитанный Кашкиным машинально. Этот текст колом встал внутри Кашкина, точно тот наглотался букв и знаков препинания, восклицательных в частности, и теперь они застряли в пищеводе и грозят несварением. Несъедобный текст гласил:

Нарочно не придумаешь!

Богата чудесами земля наша! Это и природные ископаемые, и наши великие соотечественники. И богата она не только в переносном смысле, но и в прямом. Буквально. Житель нашего города, чьё имя мы пока не станем называть, обрёл фантастическую способность испражняться деньгами. Только представьте себе: настоящими деньгами! Как должны быть рады за него его родственники! Как счастлива семья! Их больше не беспокоит проблема семейного бюджета! Детям всегда можно покупать любые игрушки, а жене – самые дорогие сапоги! И ездить на курорт в любое время!

Наша редакция решила провести расследование и пообщаться со счастливчиком лично. Может, этому можно как-то научиться? Об этом мы обязательно спросим нового героя нашего времени. Ждите следующего номера нашей газеты!

А. Тонна

Кашкин водит глазами по строчкам. Ещё раз, и ещё. И ещё. И ещё раз. А. Тонна. Кто это вообще такая? Что за идиотичную восторженную ерунду она тут наплела? Антонина, Анна, Аделаида, Алевтина, Авдотья, Акулина – кто ты, неведомая Тонна?

И Кашкин представляет себе эту Тонну – огромных размеров женщину под стать фамилии, в длиннополом платье ненавистного Кашкину серого цвета, в больших очках, за стёклами которых прячутся маленькие кротовьи глазки. Тонна. Говорящая фамилия.

Но у Кашкина-то фамилия тоже будь здоров. Особенно в сочетании с инициалами. Никому такого сочетания не пожелаешь – Константин Андреевич Кашкин. К. А. Кашкин. Какашкин прямо какой-то. Да и не какой-то вовсе, а вполне себе определённый, буквальный, конкретный, точно бы пинцетом взятый и отделённый от общей массы не-какашкиных Какашкин.

Теперь над конкретным Какашкиным нависла вполне конкретная угроза. Прозвучало-то более чем определённо и даже угрожающе: «житель, чьё имя мы пока не станем называть». Пока, стало быть, не станем. А когда станем? Что тогда?

Как будет стыдно. Убежать и спрятаться – вот как будет стыдно. Точно Кашкина догола разденут перед этим свернувшимся в рулон старых обоев городом, да ещё нагнут и ягодицы раздвинут, чтобы во всей, так сказать, красе продемонстрировать этот рог изобилия в понимании А. Тонны. Откуда щедро сыплются игрушки детям, сапоги жёнам и поездки на курорт.

Как пошло!

Кашкин вскакивает со стула, в ярости хватает газету и исступлённо рвёт её в клочья. Точно улику уничтожить пытается. Будто газета вышла единственным экземпляром и по воле чистой случайности попала в папку Тельцову, а оттуда перекочевала на подоконник с засохшей мухой.

Кашкин рвёт, рвёт газету. Вот летит на пол кусок анекдота про тёщу, про этот чугунный сейф в халате. Анекдот несмешной, примитивный, пошлый, как и вся эта пошлая газетёнка. И Кашкин рвёт газету дальше. Сыплются под ноги обрывки бумаги с остатками заголовков, предложений, фраз. Кашкин хочет уничтожить, разложить на атомы статью про себя, чтобы и не собрать потом её было, чтобы она распалась на составляющие её буквы и знаки препинания, восклицательные в частности. Чтобы без них, без этих восклицательных знаков газета не могла больше вопить о том, как счастлива семья Кашкина, обладателя фантастической способности испражняться деньгами!