Василий Батарейкин - Город С

«Сука, найти тебя надо и ебало расхуярить», – Юрий Васильевич снял рубашку, бросил её рядом с пиджаком и, начал расстегивать ремень на брюках.

Остановившись, он развернулся и прошёл на кухню. На кухне он взял портфель и вернулся в комнату. Расстегнув ремень, Савельев снял брюки. Оставшись в трусах и носках, он наклонился к девушке.

«Какая тебе, блядь, Франция?! Нахуй ты там нужна? Ты и здесь никому, абсолютно никому, сука, не нужна, даже твоей матери. Ты обуза. Франция, – мужчина оскалил зубы, – Хуянция, блядь. Здесь и сдохнешь в этой убогой хате».

Савельев положил тело девушки ни живот. Руки Томы застыли в неестественном положении, голова была повёрнута направо. Савельев засунул руки под девушку и, нащупав пуговицу брюк, расстегнул ее. Приподняв таз девушки, он расстегнул молнию на ширинке.

«Сони, хуени, чему вас, сука, учат? Что у вас за говно в башке? Какие, блядь, Сони? Ну, что нет нормальных кумиров? Учителя ваши, пустоголовые, позаканчивали ебаные колледжи, а сами кресты крестами, пустые как шар воздушный, ни хуя вам дать не могут», – Савельев стянул брюки с девушки.

Под брюками оказались худые ноги, совершенно безжизненного цвета.

«Франция, Германия, блядь, кто-то, сука, ворует и живёт в Европе. А мне даже спиздить в этой жопе нечего, – Юрий Васильевич, открыл портфельчик и достал небольшую жестяную банку. – Дороги не строю, зарплаты не плачу, сука, – он открыл банку и указательным пальцем правой руки зачерпнул мазь, – нет денег, сука, и никто не даёт, ни край, ни столица, никто, и блядь, взятку никто не предлагает, потому что в нашем городе, – Савельев замолчал».

Мужчина снял трусы, смазал головку полового члена мазью и сел на колени на кровать, так, что девушка оказалась под ним, между его ног. Савельев проворно снял с Томы трусы до колен и приподнял маленький таз ее тела.

«На хуй никому ничего, сука не нужно, ни земли, ни недвижимости, никто, – Савельев нависал над телом девушки, держа член в правой руке, – ничего не хочет, ни строить, не продавать, ничего. Кому-то ручки дарят с бриллиантами, у кого-то море есть, а у меня, жопа, даже бумагу домой унести не могу, её, сука, нет».

Мужчина, продолжая ругаться, левой рукой отодвинул левую ягодицу девушки и, удерживая член правой рукой, направил его в задний проход. Савельев опустил обе руки на кровать и начал двигать тазом.

«Слушают всякое говно. Не вкуса, не мозгов. Быдло. Хотите, блядь, брутальщины, так включите Высоцкого. Хотите лирики и мелодичности, включите Фредди. Или дырявых и нарков системных слушать западло?» – Савельев стёр пот со лба.

Кровать тихо поскрипывала в такт движениям Савельева. Из форточки веяло прохладным осенним воздухом. Осень, закрыв дверь за ушедшим летом, снимала обувь и вешала пальто на плечики. В планах у неё было разместиться поудобнее и провести в этом городе свои законные три месяца. Юрий Васильевич смотрел на форточку и думал о том, как бы не простудиться.

«Думаете эти ваши псевдошансонье, – не унимался Савельев, – че, не торчат? Ещё как торчат. А половина в жопу ебеться. А хули, в столице живут».

Мужчина сжал губы, закрыл глаза и, подняв голову вверх, зарычал. Остановившись, Савельев громко и протяжно выдохнул. Вытащив член, мужчина встал с кровати, достал из портфеля носовой платок и протер половой орган.

Наклонившись над Томой, Юрий Васильевич, отодвинув рукой левую ягодицу девушки, вытер ей промежность. Убрав носовой платок и банку с кремом в портфель, Савельев начал одеваться. Мужчина молчал. На девушку он не смотрел. Его взгляд был прикован фигуркой кавказца в шкафу. Одевшись, Савельев, аккуратно натянул трусы на Тому, и принялся надевать штаны. Процесс надевания штанов, оказался для Юрия Васильевича, проблематичным. Мысленно вознося лето за женские юбки, мужчина возился с ногами Томы.

Через некоторое время, Савельеву удалось надеть на неё штаны. Савельев поднял девушку и посадил в кресло. Тома сидела в кресле, склонив голову себе на грудь. Савельев развернул кресло к столу. Расправив покрывало на кровати, он взял портфель и вышел в коридор. Надев свою обувь, он заглянул в комнату, и ещё раз посмотрел на фигурку кавказца. Было в ней что-то незаконченное. Композиция была сыровата. Поймав себя на этой мысли, Савельев достал из кармана брюк несколько банкнот, положи их под коробку с косметикой и вышел из квартиры, захлопнув дверь.

«А на дижестив у нас коньячок», – тыкая пальцем в кнопку вызова кабины лифта, произнес Юрий Васильевич.

Савельев вышел из подъезда. Приподъездная лавочка была пуста. Машина стояла напротив. Водитель выбежал из машины навстречу Савельеву, взял из его рук портфель и убрал его в багажник. Юрий Васильевич залез в машину, и громко выдохнул.

«Ну, слава богу, – произнёс мужчина, доставая бутылку коньяка из полиэтиленового пакета, лежащего рядом на сидении. – Электорат ебаный, – выдохнул Савельев. Открыв бутылку, он поднёс её к губам и сделал три больших глотка. Его внимание привлекло что-то белое, лежащее в пакете. Пошарив по пакету, Юрий Васильевич достал из него конверт».

– Это, что еще? – наклонившись в сторону водителя, спросил Савельев, показывая ему конверт в зеркало заднего вида.

– Первый раз вижу, – напрягся парень за рулем, – там, кроме коньяка ничего не было, я сам клал.

– Клял ты хуй на свою работу! – раздраженно проворчал Юрий Васильевич, возвращаясь в исходное положение заднего пассажира.

Установив бутылку с коньяком в отверстие подлокотника, мужчина открыл конверт. В конверте лежал театральный билет.

– Ну и хули, стоишь, блядь? Поехали!

Водитель перевёл взгляд с зеркала заднего вида на лобовое стекло и нажал на газ.

В окне третьего этажа, торчала голова старушки.

«Как машины покупать деньги есть, а как ремонт в подъезде сделать – денег нет», – произнесла женщина, наблюдая как, проехав до поворота, из двора выезжала чёрная автомашина, которая смотрелась в этом городе, мягко говоря, из как будто пришелец из другого мира.

Глава 2

– Вот скажи, брат, от чего в человеке появляется злость? Какая злость, спросишь ты? Та самая, что заставляет человека калечить и убивать подобных себе по роду. Вот ведь незадача. Скажи? Молчишь! Ну, молчи. Ведь злость же в человеке не всегда. Ведь появляется из утробы он без злости. Когда он только родиться, он глуп, скажешь ты, и поэтому не может ничего чувствовать, не только злости, но и ничего другого. Да, ты прав брат. Но и с маленьких лет, нет в нем злобы. А в один миг она возьми и появись. И где ее начало, откуда отсчёт вести? Где родиться она? В семье? И это верно. Да только не всегда. Бывают и семьи полными чашами и любят отпрыска, и души в нем не чают, и все равно в ребёнке злоба появляется. Она у всех появляется. И в семьях любящих и семьях не любящих, и с родителем и без. По-разному она появляется. И не связать ее появление с теплом и уютом в доме, потому как злость неодинаково зарождается. У кого-то больше, кого-то меньше берет. Но берет все же. И не поделать ничего. Скажешь природа? А, что природа? Природа наделяет человека злостью? Или Бог ее в человека вкладывает. А если так, то зачем? Или нельзя человеку жизнь прожить без злобы? Без злобы на себя, на других, на другое. А так и есть, брат мой, нельзя. Совершенно нельзя без злобы жить. Без неё не выживешь. Не получиться. Да только границы ее должны быть в человеке очерчены. Когда на себя зол это хорошо. Совершил человек ошибку, злобу на себя затаил, да и стал лучше. Такая злоба есть не что иное, как совесть. И с такой злобой человек, как человек живет. И есть он человек. С совестью человеку положено жить, ибо по-другому в нем человеческого совсем не останется. Развеет все человеческое в нем. А когда на другого зол, спросишь ты, что это? Если зол на него из-за того, что его злоба к себе мала, то правильно это. Мала злоба за свои ошибки у человека, значит, совесть мала у него. Или нет ее вовсе. А человек не один живет. А среди других, у которых совесть есть. И без совести он из всех людей выпадает. А раз выпадает, то и живет один, а раз так, без других людей живет, то и не человек он. На такого, у которого совесть совсем мала или нет ее совсем, злиться то и нужно. Возьми такая злоба, да и роди в нем совесть. А если и нет, то такая злоба от его поступков защитит. Как от дикого зверя. И спасёт человек жизнь свою и совесть свою от его злости. А если зол на другого человека, потому что у того больше есть чем он сам имеет, то такая злоба зовётся завистью. Смотрит человек, что другой от природы лучше вышел и умом и телом, а может, имеет деньги и власть над другими людьми, потому что долго к этому шёл или случай такой сделался, и себя изнутри грызёт. И от этого все злее становиться. Зависть его поедает. Ведь и совесть человека гложет, скажешь ты брат. Да, прав будешь ты. Так и есть. И совесть над человеком свою казнь творит. Но ведь вот какое дело, совесть розгами, да кнутами бьет человека, а зависть, брат мой, сразу члены отнимает. И нет страшнее злобы человеческой, чем зависть. Она в человеке, против его человеческой сущности. И не делает она его лучше, не заставляет себя менять и стараться лучше стать, а мучает человека и калечит его. А человек ведь как устроен. Если, его ранит или калечит что-то, он будет с этим бороться, потому, как жить хочет спокойно. И вот чтобы зависть изнутри его не душила, он пойдёт на многое. На любой грех. Страшные дела будет творить, чтобы зависть побороть, и про совесть свою позабудет. И не будет щадить не совести своей, не совести другого человека, да и самой его жизни, человека этого. Так брат? Все верно, так. Переступит человек через границу той злобы, что делает его лучше, что в нем рождает человечность. И будет он брать чужое, и будет ломать кости человеческие и жизни лишать. И душу другого человека калечить. И будет тем кормить свою злость, лечить свою зависть. А совесть, спросишь ты? Что она может против зависти. Ведь совесть и есть, то, что человека человеком делает. Она же в нем человеческое создаёт, и только на ней все человеческое держится. Ничего, брат мой, ничего не сможет совесть против зависти сделать. И как только в человеке злоба как зависть зарождается, умирает в нем совесть, а значит и человек в нем умирает. И сделать ничего нельзя. Никак не искоренить и не остановить. И чем дольше человек с завистью живет, тем больше злобы в других людях вырабатывает. Заражает их своей злостью, как неизлечимой болезнью. И чем быстрее остановить его, тем лучше для людей всех, кто с совестью живет, будет. А как остановить его? Как остановить в человеке злобу? Правильно, брат мой, правильно. Все ты правильно говоришь.