Анастасия Головачева - Сын

Но когда Нине удалось скопить еще немного денег, Семен снова обнес хату, вынес уже и мягкую мебель вместе со сбережениями. История повторилась: Нина поплакала, но в полицию не заявила.

Несколько раз парень обносил магазин, в котором мать работала. Обносил аккуратно, открывал дверь ключом, без взлома, ведь знал, на каком крючке глупая женщина держит ключики от магазина и от кассы. Татарин, который держал магазин, предупреждал Нину, что воровал ее сын. Та упиралась. Не мог Сема! Никогда! На третий раз татарин написал заявление. Семена допросили. После этого допроса пацан поджал хвост и в магазин больше не сунулся. Татарин забрал заявление, а мать все отработала. Но так и не поверила в то, что воровал Семен. И благодарности, которой ждал хозяин ларька, не проявила. Только ненависть, злобу, презрение. Татарину было обидно, он тогда очередной раз убедился, что не стоит делать людям добра.

Страшное случилось, когда Семен настолько влез в долги, что расплатиться с ними уже не мог. Он влез в долги не просто к друзьям и знакомым. Все было куда хуже. Парень настолько глубоко и плотно обосновался в местных наркоманских кругах, что был знаком уже даже с барыгами. Не просто с пацанами-распространителями, а с теми, кто отвечал за сбыт наркотиков в Озерках по полной программе, рулил с поставщиками и ментами. Это были городские. Они специально переехали в Озерки из города, чтобы грести бабло лопатой и контролировать процесс. Эти воротили озерковского наркобизнеса были хитрыми, сажали людей в долговые ямы, отжимали имущество, выгоняли на улицу, продавали их дома. Такие черные риэлторы для наркоманов и их родственников. И все боялись и слушались. Никто не мог ничего поделать. В общем, Семен задолжал тем, кого прислали сверху, местным тузам.

Когда из дома выносить было нечего, а друзья в долг уже не давали, одному из тузов самому пришла в голову идея подсадить пацана на долги, предложить Семену пошыряться за их счет, в долг. Эти черти управляли не только наркотрафиком в области. Нет. Их боссам подчинялся еще и рынок проституции, даже рынок оружия. На всех трех поприщах они были местными монополистами. Когда озерским заправилам пришло сверху одобрение их идеи посадить пацана на долги, а потом стрясти их с матери, те принялись за дело с радостью, потому что давно уже присмотрели Нину.

Солнечный сентябрь стоял тогда в Озерках. Нина была выходная, стряпала на кухне щи. Ее отвлек звонкий лай Азорки, маленькой дворняжки на цепи, сторожившей двор.

–Кого там принесло, – вслух возмутилась Нина, зная, что сын так рано со школы не придет, а других она не ждала. – Опять этот кривоногий, – бубнила женщина, идя к двери, полагая, что ухажер с соседней улицы явился опять с цветами, как и несколько дней назад. – Ну, кто там? – крикнула Нина, подойдя к калитке, а собака все не унималась.

– Открывай, хозяюшка, – пробасил властный мужской голос, – мы по делу пришли.

– По какому такому делу? – удивилась Нина, отворяя калитку.

Перед ней стояли три хорошо одетых бугая. Те, что раньше носили малиновые пиджаки, но теперь поменяли их на более модные расцветки. Лысые, здоровые. Нина их не знала. Она была не в курсе наркоманских дел поселка, не в курсе и этих мужиков.

– А ты впусти и узнаешь, – сказал один, тот, что стоял посередине. Видимо, главный.

Нина не стала спорить. Она была напугана появлением таких гостей. Робкая от природы, решила подчиниться и пропустить их в дом. А собака все не унималась.

– Предложи хоть чаю, хозяюшка, – басил все тот же, видимо, главный, усаживаясь на скрипучий кухонный стул, – а то какие дела без чая решаются?

Нина засуетилась у плиты.

– Вкусно пахнет, – хамовато сказал другой. – Щи варишь?

Нина кивнула.

– Хорошо, я как раз голодный.

Пока Нина суетилась, главный заговорил:

– В общем, душенька, у нас к тебе деловое предложение. Ну, как сказать, предложение… Вряд ли ты можешь от него отказаться, – спокойно басил он, а у Нины каждое слово вызывало лед и дрожь. Незнание пугает. Особенно когда есть за что бояться. В случае с Ниной это был сын. Она не прогадала. – Твой сынок задолжал нам очень крупную сумму. Такие не прощают. А отдавать ему нечем. Это влечет за собой большие проблемы.

Хотя амбал говорил спокойно и культурно, Нину сковывал страх. Его голос был твердым и властным. Похоже, бывший КГБшник, иначе откуда у него такое леденящее произношение. И этот взгляд, который заставлял Нину замирать. Руки у бедняжки тряслись, горло пересохло.

– Сколько он должен? Я заработаю, я отдам, – пролепетала Нина.

Двое других рассмеялись, а тот продолжил:

– Нет, милая моя, не получится. Боюсь, что сумма настолько заоблачная, что у тебя нет таких денег. А зарабатывать ты их будешь до гробовой доски в своем ларьке.

– Так зачем же вы ему дали столько? – еле выдавила из себя запуганная женщина.

– А это бизнес, дорогуша, – спокойно пояснил мужик. – Но ты не переживай, мы люди честные, лишнего не берем. Но задолжал он столько… Даже халупа твоя столько не стоит.

И амбал ведь не врал. Бандиты снабжали Семена наркотиками не один день, не одну неделю. Месяц, второй, третий… Время шло, парень кололся на халяву и даже не думал, с чего такая щедрость. Его заточенный на шырево мозг соображал только в одном направлении: добыть и кинуться. А героин стоил дорого. И надо его было много. Благо, бугаи имели запасы.

– Так что же вы хотите? – спросила Нина еле-еле. Голова кружилась, ноги подкашивались.

– Ты за него отработаешь, – серьезно заявил амбал.

– Как же? – проронила Нина.

– Поедешь с нами в Саратов для начала. Там для тебя есть отличное место. Думаю, ты знаешь за собой, что хороша. Такие у нас в цене. Вот и будешь работать. Смекаешь, о чем я?

Амбал говорил о проституции. В его городе под властью его босса процветала рабская проституция. Обычную они тоже держали, но на рабской сколачивали куда больше денег. Во-первых, с рабынями не надо было делиться. Во-вторых, их услуги стоили куда дороже, потому что не имели никаких моральных ограничений. Выбирали красивых, но беспомощных женщин, сажали их в долговые ямы, а потом увозили в рабство. У женщин этих не было выбора, так как долги, как правило, были не их, а близких людей (мужей, отцов, сыновей). Так работала эта машина преступного мира. Теперь она собиралась засосать и Нину.

– Кем же я буду работать?

– А ты не из умных, – с досадой выдохнул бугай. – Проституткой. С такой физиономией и таким бампером где еще можно сшибить бабла на долги твоего сынка? – заговорил гость уже грубее.

Проституция? Для Нины, после Егора не видавшей близко ни одного мужика, хранившей тело, словно монахиня, проституция была страшнейшим из наказаний. За 16 лет у бабы не было ни одного мужчины, у цветущей, сильной, здоровой женщины! Потому что в голове ее было так заложено: любая возможность секса пугала ее, казалась изменой мужу. Она все бредила отцом своего ребенка, все ждала его, он снился ей. Больная любовь, зависимость. И страшно ей было позволить кому-то посягнуть на ее тело. Даже единожды! Так и жила Нина, казавшаяся фригидной, чумурудной, ночами изнывыя от тоски, занималась самоудовлетворением, но именно в этом она видела правильность своих суждений. Никого не подпускать к телу, хранить его для Егора. И неважно, что тот давно жил в Одессе, сколотил там свою банду и трахал залетных баб, туристок. Он уже и не помнил, кто такая Нина. Этот старый ушлый вор… А она ждала и не могла помыслить о таком… А когда ждать перестала, к такой жизни насолько уже привыкла, что менять ничего не хотела и не могла. А тут проституция?! И Нина начала упираться. Но недолго.