Федор Кумарин - Пустота

– Легко, – уверенно сказала она. – Стоит просто вылезти из ванной, выпить горячего чая и заснуть, обняв подушку… У тебя был какой-то стишок… Как там… Я помню! «Ты – слишком большая, я – слишком маленький. Ты ходишь в школу, я – в детский садик, ты целуешь мальчиков, ну а я – подушку. Ты обводишь пальчиком розовые губки. Ты стоишь красивая в снежно-сладой вате, я иду, избитый, собой на кровати…»

– Замолчи, – перебил я её. – Не читай мне мой позор. Меня от него тошнит.

– Ты просто вытрёпываешься.

– Нет. Не надо этого делать. Пожалуйста.

Она остановилась. Замолчала. Просто сидела и смотрела на меня. А я – на неё. Или в стену – не так важно.

– От тебя сильно разит водкой… – промолвила фигуристка через секунду. – Зачем ты её в себя влил?

– Не знаю, – пожал я плечами. – Просто так. Это помогает развалиться.

– Ты преувеличиваешь, Федя, – глухо прошептала фигуристка. – Тебе не стоит играть в это дурацкое саморазрушение. У тебя нормальная жизнь. Тебе просто надо взять себя в руки, поработать над своими проблемами, побороться… Ты должен поставить себе цель.

– Это невозможно… Откуда мне её взять? Просто придумать? Нет никакой цели и никакого смысла. Сплошной абсурд, придуманный сумасшедшими людьми от безделья, в который все почему-то верят.

– И ты поверь, – вставила фигуристка, слегка улыбнувшись.

– Подай мне бритву, пожалуйста, – попросил я свою фантазию.

– Зачём?

– Положу себе в рот, – почему-то промолвил я.

Какую, к чёрту, бритву? В какой рот? Что я говорю? На кого я похож? На сраного эмо-подростка. Но я же нормальный человек. Я не такой идиот.

– Что за безумие? – спросила она. – Зачем класть себе в рот бритву?

– Чтобы поверить в абсурд, понимаешь?

– Нет, – помотала она головой.

– Ну ты и не должна понимать, – признал я. – Ты же красавица из телевизора. Скажи, тебе не скучно здесь, со мной? Там, в телевизоре, всё так светло. Там такие чистые, безупречные люди. Ты не хочешь обратно?

– Нет, не хочу, – помотала она головой. – Мне не скучно здесь находиться. Просто грустно… Смотреть на то, как ты сходишь с ума, как разлагаешься. Мне обидно, что я ничего не могу сделать.

– Мне тоже.

– Ты ведь когда-то был другим… – протянула фигуристка. – Что сделало тебя пустым? Это Полина?

– Нет, она ни в чём не виновата, – ответил я. – Она даже не знала о том, что я любил её… Слава Богу не знала, а то её бы стошнило.

– Но ведь последние стихи, которые ты написал, были о ней.

– Это не совсем так. Я никогда не писал ничего о живом человеке. Я брал его за основу и придумывал образ. Ту Полину из стихов я выдумал сам. В реальности я её плохо знал. Мы почти не общались. Я проучился с ней шесть лет, с пятого класса и до одиннадцатого, и ни одного нормального разговора у нас не было. Только в сети мы несколько раз общались. Но это не по-настоящему, да и вёл я себя там, как придурок. Вот и всё. А так… Я никогда даже не был на настоящем свидании с девушкой.

– Ты такой трус… – промолвила фигуристка, опустив глаза вниз.

– Это одна из причин, почему у меня никого и ничего не было.

– И тебе совсем не хочется любви? – она снова подняла глаза на меня.

– Любовь – это только фантазия, – произнёс я. – Если так, то у меня уже была любовь.

– Это же не по-настоящему!

– Мне кажется, что выдуманная любовь куда реальнее той псевдоромантики, что есть у большинства людей. Она чистая, не засорённая телами, спермой и бытом.

– Ты меня любишь? – вдруг почему-то спросила моя фигуристка.

– Наверное, – допустил я. – Но ты – не Полина. Ты, скорее, просто одно из воплощений её безупречной красоты.

– А я тебя почему-то не люблю, – расстроено промолвила она.

– Так и должно быть, – улыбнулся я. – Это придаёт образу полноты. Каждый ангел должен быть недостижимым. Это так прекрасно…

– Ты побледнел, – заметила фигуристка. – У тебя зубы дрожат. Вот, возьми меня за руку, – она протянула свою тёплую, тонкую руку ко мне.

Я схватился за неё… Ничего себе… Словно фигуристка и правда была здесь. Только её рука была холодной. Как у Полины.

– Я не могу при тебе встать, – сказал я. – Ты забыла, что я без трусов?

– Ах да, – покраснела она мило так, словно маленькое яблочко, – я выйду и вернусь завтра, хорошо?

– Да, – согласился я. – Так и сделай.

– Тебе нужно побыть одному, – сказала она. – Прощай.

– Пока.

Я вылез из ванны. Вытерся. Посмотрел в зеркало. Нет, кажется, я вовсе не побледнел. Вся та же розовая, свиная, прыщавая рожа.

Я тронул руками уходящую воду в ванную. Тёплая. Наверное, я совсем схожу с ума. Ладно. Ничего страшного.

Я почистил зубы, выдавил парочку самых сочных гнойников, смыл гной с кровью с лица, затем смазал всё мазью. Морду защипало. Хорошо.

Я вышел из ванной, надел трусы и, улёгшись на кровать, погрузился в бессонницу, плывущую, словно одинокий корабль, среди чёрной, ночной пустоты.

Пустота прыгала на батуте моего сердца. Она пела весёлые песенки, лаяла, кричала. Но я старался не обращать на неё внимания, игнорировать её, делать вид, что пустота – где-то далеко, а не внутри меня. Я старался смотреть в лицо реальности. За окном дул сильный ветер, который стучался в окна, пел песни, убаюкивающие мёртвых малышей. Кажется, этот ветер никогда не прекращался. Шагал по улицам, махал невидимой картонкой на серый, обшарпанный город, словно на горящий мангал. Дворники пытались убрать снег, но они не справлялись с этой гигантской, великанистой белой волной, которая заваливала двери подъездов и частных домов.

Небо цвета воды из лужи выливалось на землю медленно, по частям. По двору колесили железные клетки с преступниками, управляемые людьми в чёрной одежде и в шапках с кокардами. Каменные стены засасывали в себя чувство свободы, словно чёрные дыры. Я сидел на стуле и пытался написать эссе по русскому языку. Ничего не получалось. Вернее, получалась какая-то хрень. Я писал лист за листом, потом читал и выбрасывал. И так уже три часа. Ни одного нормального слова. Ни одной нормальной фразы не ложилось на белый, пустой лист бумаги… Да, я ничем не мог разбавить ни пустоты бумаги, ни пустоты жизни. Что я за человек? Встал. Пошёл на кухню. Там воняло чем-то кислым, противным. Мусорка была до краёв заполнена. Она напоминала огромную гусеницу, которая, удобно усевшись в ведре и широко раскрыв пасть, ждала своей самой главной добычи. Меня.

Игнорируя запах, я достал из холодильника йогурт. Хотелось перекусить чего-нибудь лёгкого, вкусного, сладкого, и йогурт был в самый раз. Я открыл упаковку, но йогурт оказался просроченным. Затем я открыл вторую пачку. То же самое. Проклятье.

Я кинул гусенице добычу и ушёл в свою комнату – разлагаться, чтобы в конце концов оказаться в мусорке. По частям или целиком – не так важно.