Кайрат Есжанов - Баянаул – Чимкент. История откочевщика

Дедушка Сайпи Кузекулы с бабушкой Салима аже по маминой линии растили нас с дошкольного возраста, потому что родители мои уехали обживать Караганду, где отцу предложили работу в Карагандинском государственном университете. Я рос в окружении любящих дядюшек и тетушек, маминых братьев и сестер, моего «нагашы журт». Так выпало судьбой, что я оказался в завидном положении по праву первородства, как долгожданный внук-мальчик (мама была первой дочерью в семье после старшего брата Ануара), хотя и не по прямой линии, а по женской. Рядом со мной параллельно, плечом к плечу, рос мой ровесник, самый младший мамин братик Алмас. Алмас был старше меня на целых четыре месяца. В детстве мы росли, как двойняшки-близнецы, разделяя всю любовь большого клана по-братски пополам. Так что я был «атанын баласы», деда сын, и родителями манкировал, не признавал их руководящей роли, называя их фамильярно по имени. Таков был суровый патриархальный обычай степняков. Самый младший сын и наследник клана Алмас, и я, самый первый внук, обладали массой привилегий, самой главной из которых была неприкосновенность. Поэтому росли мы в обстановке вседозволенности, если не считать эпизодических наигранно-строгих окриков деда, шлепков от бабушки и подзатыльников исподтишка от дядьев.

Наше детство – счастливое и насыщенное событиями мальчишеской жизни время. Нас с братом-дядькой, маминым младшим кенже Алмасом, растили баловнями. А как же еще, если у меня, росшего под эгидой дедушкиного клана, было изначально шестеро дядьев со стороны мамы, которая была самой старшей сестрой. Правда, двое из них уехали учиться в Алма-Ату и там, женившись, остались жить. Пока я был пацаном, мы с Алмасом жили-не тужили, проводя время в поисках развлечений и забав, дабы выплеснуть заряд неиссякаемой детской энергии. Нам никто не мог причинить зло, тому залогом были крепкие кулаки старших дядек, их авторитет первых парней в ауле. Кроме того, аул жил вековыми устоями казахского социума, который зиждился на традиционных родовых связях и дружбе отцов и дедов. Все нехорошие поступки среди детей: обман и кража, хвастовство и пустословная болтовня, насилие над слабыми и беззащитными строго табуировались одним словом – «уят болады 2 2 Стыдно будет ».

Нас окружали родные лица аульчан, которые никуда не уезжали, жили прежним укладом постколхозной налаженной жизни строителей коммунизма. Уезжали только юноши и девушки, которые завершив учебу в средней школе (восьмилетней и двух средних -казахской номер один и русской – номер два), отбывали куда-то в недосягаемое далеко поступать в институт. Многие после окончания вузов не возвращались в родной аул и оставались навсегда в большом городе. Ребенком я не мог этого понять: как можно было позабыть такое прекрасное место, как наш аул под небом гор среди долин?

Сытые, добротно обутые и одетые, мы носились и бесчинствовали, как сущие дьяволята. Детские игры были примитивно простые: асыки во дворе и в доме – кан талапай, прицельное камнеметание, фехтование на палках, борьба, рекогносцировка окрестных скал, всевозможные интерактивные игры с мячом и без оного на пыльной импровизированной спортплощадке.

Мы, два баловня-еркетая, были освобождены от всех повинностей по грязным хозяйственным работам вроде ухода за скотиной, растопки печей, водоснабжения и чистки снега зимой. Так что, можно сказать, что мы с Алмасом были счастливыми избранниками аллаха, наш статус вызывал дружескую зависть наших ровесников, аульных пацанов.

Жители аула жили натуральным хозяйством, разводили домашнюю скотинку в традиционном комплекте: молочная коровка с теленком, десяток-другой курочек, полдюжины барашков для мяса и, в лучшем случае, гужевой транспорт в одну лошадиную силу (если была телега-арба). В огороде высаживали неизменную картошку на черноземной почве, а коротким летом можно было успеть вырастить и огурцы в лунках на высоких навозных грядках. Хорошо росла редиска. Правда, были участки на чисто каменной платформе, где огородничество было невозможно. Дома на таких каменистых участках не ценились.

Перед моим мысленным взором встает незабываемая картина вечернего аула. Вздымая тучу пыли, оглашая улицу ревом, из пастбища в поселок возвращается стадо коров и баранов. Стадо ведет верхоконная корявая фигура аульного пастуха Ергали. Он —жертва ДЦП и совершает странные телодвижения, двигается, как кукла-марионетка в неумелых руках малого дитя. Ергали не может передвигаться без посторонней помощи: его снимают с седла и сажают на коня его близкие из семейства Шалкибаева Искак ага. Но, усевшись на коня, Ергали врастает в седло и преображается в полноценного наездника. Ергали очень общителен: он весело мычит, исторгая нечленораздельные звуки, и улыбается встречным перекошенным жуткой гримасой лицом. Народ радостно встречает своих кормилиц-буренок и любимых кучерявых барашков, ведомых бойкими козами. Все это трубно мычащее и нетерпеливо-звонко блеющее стадо, помахивая хвостами и тряся жирными курдюками, вздымая пыль, стремится домой, направляемое криками и взмахами рук своих хозяев. В наступивших сумерках все окрашено колдовскими красками закатного светила, медленно угасающего за сопками Баянтау. В воздухе висит аромат парного молока, смешанного с запахом свежего навоза и кизячного дыма из растапливаемых печей.

Отчий дом. Быт и нравы сельчан

Дедушкин дом, как мы его называли в детстве, дом Сайпи ата, был изначально (во всяком случае, первая его половина) построен русским мужиком из бревен; на окнах были ставни от ураганных ветров и зимних буранов. По мере роста количества иждивенцев дедушка достраивал дом в длину и получилось длинное жилище из анфилады четырех комнат, из которых две старые были по уровню выше двух, пристроенных позже. Со временем дедушка добавил на северо-западной стороне еще дальнюю комнату с печкой и веранду-сенек (сени) во всю длину строения с северной стороны. Из большого окна веранды открывался вид на горы Баянтау и маленький домик соседа Абдрахманова Зекен ага. На западной стороне дома располагалась большущая изба казачьего клана Черкашиных. Этот внушительный сруб квадратного плана из потемневших со временем бревен гордо возвышался перед прохожими, следовавшими мимо в поселок «Заготзерно» и новый микрорайон. На стене дома Черкашиных висела чугунная мемориальная доска родственницы, бесстрашной казачки-большевички, геройски погибшей в бою с белоказаками.

Наше детство в районном центре, посёлке городского типа было светлое и благополучное. А в совхозах вообще был беспросветный мрак, тьма египетская. Мы с большой неохотой по принуждению выезжали с родителями к родичам в совхоз Баянаульский, отделение Октябрь, родину отца-ата журт. Еще тоскливее были визиты в гости к папиному брату-табунщику Балтажану, который тогда жил на какой-то потерянной в степи ферме. Мамины родичи нагашылар со стороны бабушки были аристократического происхождения «кожа» (ходжа) и проживали в совхозе Тендик (Насыр ага) и Сунгат ага – в центральной усадьбе совхоза имени К. Сатпаева. Сыновья дедушкиного брата Ныгмета, Пазыл ага и Мубарак ага, проживали здесь, в райцентре Баянаула.