Стэйси Кюсти - Нимбус

– Да, конечно, – согласилась Мелисса, наблюдая начало сбычи ее самых потаенных мечт.

Улицы были пусты. Маленький французский городок, в котором они жили, не славился толпами прохожих, но внезапный снегопад начисто избавил улицы от случайных зевак.

Все здесь знают друг друга в лицо. Пчелка была единственным ребенком в семье, и внезапно объявившегося старшего брата у нее быть не могло. Эта отмазка бы определенно не сработала. Но врать никому не пришлось. На улице не было ни души.

Любой взрослый посчитал бы увиденное за совершенно странный и неприемлемый союз. И непременно вызвали бы жандарма на проверку. Но спасать ее было некому. На улице не было ни души.

Вместе с любовью всей ее жизни она поднималась по ступенькам, которые еще утром были обыденными, но вдруг стали такими особенными.

– Поставь чайник, – приказал учитель девочке.

– Хорошо, месье Аполлинер, – сказала юная танцовщица, завернув из коридора на кухню.

– Зови меня Поль.

Такая фамильярность впервые за весь вечер насторожила девочку. Она резко высунула голову из-за угла, наблюдая за Полем, стягивающим башмак с несгибающейся правой ноги. Ставя чайник на плиту, она вдруг вспомнила все рассказы мамы про незнакомых взрослых мужчин. Но они тут же утихли, ведь Поль был совсем не незнакомцем.

Спустя еще одно мгновенье он зашел на кухню, составив ей компанию в ожидании чая. Она ощущала что-то странное в голове, животе, на кончиках пальцев. Ком в горле не давал сглотнуть скопившуюся слюну. Она смотрела на него и все внутри трепетало. Ей совершенно не нравилось это чувство, оно имело непонятные, ранее не изведанные корни. Оно не было приятным или неприятным, оно было другим. Все нутро кричало ей о том, что вот-вот случится что-то неправильное. Но… Ее юное незапятнанное реалиями сердечко красило все происходящее розовой краской.

Со стороны Аполлинер вел себя очень странно. Двадцатипятилетний преподаватель судорожно тряс больным коленом и потирал его круговыми движениями. Будто бы успокаивая себя. Или настраиваясь на что-то. Каждый раз, когда девочка отворачивалась, чтобы проверить чайник, он закрывал глаза и словно пытался что-то вспомнить или пролистнуть в сознании картинки из прошлого. Но зеркальная поверхность шкафов не дала оставить это в тайне. Она все видела. Это длилось всего секунду, но повторялось раз десять за тот непродолжительный промежуток времени, что они провели в ожидании.

Последовавшее преступление произошло быстро. Стоило девочке встать и развернуться спиной, чтобы снять с плиты вскипевший чайник, как Поль пустил в ход всю свою силу, усовершенствованную годами тренировок и восстановленную месяцами реабилитации.

Сто Двадцатую оглушила своей неожиданностью сирена, за которой последовал Знакомый Голос:

– Рабочий день окончен, задание не выполнено. Услышимся во сне.

Богиня вытащила фильтры так резко, будто пыталась вырвать собственные глаза. Ее окутывали доселе неизвестные чувства. Ей было отвратительно. Именно так бы выразились люди. Страшно, отвратительно и непонятно.

– Как можно было следить за таким?! – внутри собственной черепной коробки кричала новенькая. – К тому же бездействуя! Это была Девяносто Девятая? Нет же, она говорила, что управляла Землей до Второй Мировой. Можно ли ей верить? А зачем ей врать…

Затуманенная память выплюнула номер «119» на поверхность божественного сознания. Обвинение было снято с соседки, но ни на толику не успокоило ее.

Миллионы мыслей пробегали внутри головы Сто Двадцатой, словно те вероятности, которые всплывали перед ней в головоломках. Но вот только природа их была незнакомой. Эмоции родились в ней. Родились все сразу. Чистый и ясный ум больше не мыслил алгоритмами. Она научилась отличать добро от зла. И не могла понять, кто был антагонистом этой повести: Аполлинер или Сто Девятнадцатая.

С этой мыслью резко и незаметно накатил сон.

Сто Двадцатая очутилась на берегу моря. Откуда-то зная, что это – юг Франции. Ватные гребни волн сплетались воедино и исчезали в ярко-синей глади. Рядом лежал мужчина. Бронзовая кожа отражала свет, из-за щедро нанесенного слоя масла для загара. Блестели и ее ладони, по-видимому, массировавшие тело юноши мгновениями ранее. Создательница лежала под зонтом, ее фарфоровая кожа не касалась обжигающего солнца, а пальцы оставляли жирные отпечатки на страницах свежей газеты.

– Хватит читать, взгляни на меня, – произнес спутник, повернувшись к Сто Двадцатой. – Это все наше. Понимаешь, о чем я?

– Нет, – не задумываясь произнесла она.

– Будь моей женой, я сделаю тебя самой счастливой женщиной на свете.

Сто Двадцатая спустила очки на кончик носа, вцепилась взглядом в глаза собеседника и, ни разу не моргнув, произнесла:

– Будь ты действительно готов к браку и знай ты меня хоть чуть-чуть, то понимал бы, что счастливей он никого из нас не сделает, – последовала короткая, однако ощутимая собеседником пауза. – Но – да, я согласна.

– Почему?

– Почему не сделает или почему согласна?

– И то и другое, – в замешательстве ответил он.

– В жизни тот, кто хочет ответы на все и сразу, рано или поздно сойдет с ума.

– Ты, как всегда, пугаешь меня своими малопонятными репликами. Но я готов терпеть их до конца дней, – закончил спутник и направился к морю, по-детски поднимая столбы песка каждым своим шагом.

Девушка, внутри которой на время сна поселилась Сто Двадцатая, взяла зеркальце и крем, дабы метко увлажнить подсушенную морским воздухом кожу вокруг носа. В отражении она увидела ту же девочку, что прыгала в балетном классе. Лицо едва ли изменилось, лишь время отточило скулы, а губы были такими сжатыми, словно никогда не растягивались в улыбке.

Когда богиня проснулась, сон уже наполовину забылся, но его остатки, сохранившиеся в памяти, не давали покоя сознанию. Она снова была в чьем-то теле и снова не имела над ним контроля. Реплики сами срывались с уст, но субтитров, как в прошлый раз, не было. На сей раз она просто жила.

Создательница ощущала необратимые перемены внутри себя, но призывать кого-то к ответу было слишком страшно. Да и кого? А что если все это – одна большая проверка? На самом деле не было никакой девочки-балерины, Сто Девятнадцатой и того юноши на пляже… С другой стороны, будь оно так, Сто Двадцатой бы не пришла эта мысль. Значит, все происходит взаправду. Вместо головоломки она увидела сон, обычный сон, какие видят люди каждую ночь. Но почему?

Полы снова стали прозрачными, открылся вид на остальных создательниц. Все выглядели сдержанно, полная рабочая готовность. На фоне их каменных лиц переживания Сто Двадцатой бросились бы в глаза любому стороннему наблюдателю, но таковых не оказалось. Тревога не просочилась за стены тюрьмы ее черепной коробки и уже претендовала на пожизненное.