Ирина Барабанова - Странная девочка, которая не умела как все

– Пусти! Я вам не кОтонок!!!

– А кто? – неожиданно для самой себя выпалила мама.

– Ебонок!

Родители как-то сразу согласились. Глаза опустили. Вечером в своей комнате что-то долго потом шепотом обсуждали. Должно быть Конституцию перечитывали.

Советский союз. Дефицит. Очередь. «Дают» постельное белье.

Мама держит меня за руку. Мне три года. И мое терпение быстро заканчивается. Поэтому мы идем «прогуляться» в соседний отдел детской одежды. За примерками время пролетает быстро. Мой выбор падает на зимнее пальто с голубым воротничком – серебристое, в клеточку. Всё. Это окончательно. Теперь можно уходить. На просьбу снять пальто и вернуть его продавщице последовал категорический отказ. Мама взмолилась. У нее денег было только на постельное белье. Другая покупка в планы не входила. Тем более, что на нее не хватало 2 рубля. Внешний мир вступил со мной в борьбу. Меня увещевали, сулили конфеты, стыдили, пытались обмануть. Бесполезно.

Несколько целеустремленных взрослых женщин и один маленький, но уверенный в своем решении ребенок. И «справедливость» восторжествовала! Мы пошли домой. Мама, я в красивом новом пальто и солнечный июль 1980 года.

Они сказали – выбирай и я не постеснялась. Юбилей все-таки. Три года бывает раз в жизни. С возрастом не шутят. Ткнула пальцем в висящую на витрине обезьяну.

– Вот!

– Нет, доченька, пожалуйста!!! Посмотри сколько красивых кукол вокруг. Бери любую. Хочешь этого мишку или лису? Какой хвост у нее пушистый…

– Нет! Она. Ее дайте!

Началась суета. Благие намерения и прочие бесполезности взрослых. В конце концов, купили. Вручили. Мы шли с обезьянкой в обнимку, подметая хвостом асфальт.

– Ты ей вчера читала сказку про чудовище и странную семейку мазохистов? Как она называлась?

– Аленький цветочек.

– Да, точно! Еще картинки там страшные были. Может она впечатлилась и поэтому этого дракона теперь домой тащит?

– Да какая разница уже? Ребенок захотел, купили, она счастлива и прекрасно.

– Слушай, но это ненормально!

– Что именно?

– Такая страшная игрушка в кровати ребенка. Она же ночью проснется, глазки откроет и напугается. Еще заикаться начнет.

– Не начнет. Она ее любит. Не за внешнюю красоту, между прочим.

– А за что?

– Эх, мужчины! За добрую душу и мягкий нрав. Есть что-то в этой игрушке притягательное. Теплое что-то. Понимаешь?

– Черт вас подери, женщины! Какая еще душа у этого страшилища? Если она в три года непонятно что выбирает, то кого она нам в зятья тогда приведет, когда вырастет? Ты об этом подумала? Орангутанга?

– Тарзана, я думаю :-) А ты кого бы хотел? Ивана Царевича?

– Человека!

Отец махнул рукой. И купил мне огромную коробку детской посуды. Раз такое дело, то пусть тогда дочь учится готовить. Обезьяны, должно быть, едят больше людей.

На верхней полке серванта стоял проигрыватель для пластинок. Рядом с ним всегда сидел резиновый яркий с круглым брюшком клоун. Когда я впервые (не помню, во сколько лет, но очень мелкая) спросила кто это, мне мама ответила: «Олег Попов». И все. Это был Олег Попов. Для меня. В моем новом мире, где я сама еще была новенькой и только знакомилась со всем, что меня окружало.

Других клоунов я не знала. Поэтому у всех, коих я видела потом в цирке или в детском театре, всегда было одно имя – Олег Попов. Это так сложилось. Как архетип. Как, если красивая американская актриса, то, разумеется, Мэрилин Монро.

Если режиссер, то Феллини. Если писатель – Толстой. Поэт – Пушкин. Возможно, у каждого свое. Да наверняка так и есть.

А для меня все клоуны мира – «Олег Попов».

И так будет всегда!

У бабушки Юли была большая спина, а у меня – маленькая мочалка. Я сама вызвалась помыть ее так, как она меня обычно. Только не совсем получалось. Пар от печки сбивал с ног. Воздуха отчаянно не хватало. В низенькой деревенской баньке было темно и тесно.

Еще чуть-чуть и я сдалась. Легла на лавку и горько заплакала. Так от души, что слезы слетали с лица, как брызги весеннего дождя с карниза. Бабушка встала с низенькой скамейки, взяла меня на руки и вышла наружу. Закутала в полотенце. Вытерла глазки. Громко чмокнула в обе щечки по очереди.

Пришла мама. Забрала свой «трофей» и понесла через огородные грядки с картошкой в дом. Голые ноги мои задевали листы, на которых сидели, насмехаясь и пучась, колорадские жуки.

Тут опять накрыла жалость к себе и что-то еще такое, отчего я заголосила на всю деревню как потерявшийся жеребенок.

Дед слез с печки. Прищурил глаз. И строго спросил у дочери:

– Вы пошто ребенка обидели? Чего он у вас свистком от поезда внезапно сделался? Отдайте его мне на утешение. Иди-иди сюда, внученька. Смотри, что у меня есть…

В одетом виде, в носочках попала я к деду под бок. Он любил меня особенно. Баловал. Запрещал родителям наказывать и насиловать кашей. Они очень удивлялись такому непредсказуемому поведению деда. Ведь все шестеро его собственных детей по малолетству ходили при нем по одной половице. Никто перечить не смел. Старшие до седых волос дожили, а к отцу снизу вверх обращались. А тут «плюгавка» какая-то – с курицу ростом, а вертит им как хотит.

Я таких подробностей еще не знала, поэтому настроения своего в тот день не скрывала. Что там на небе делалось? Но «горе» настигало меня волнами и смывалось только слезами. Потом легчало на душе немного. Однако «пена» эмоций вновь поднималась и требовала пространства для выражения.

Дед три войны прошел. Он не привык поддаваться страстям и потакать женским странностям. С «горем» моим справился в два счета. Насыпал кружку пшена и отправил курей кормить. Потом задание было кошке молока налить. Крыльцо подмести. Клевер на лужайке нарвать. Корову с бабушкой встретить. А под вечер ему и куклам сказку рассказать.

Уморенная делами и заботами потеряла я «горе» незнамо где и когда. И, захваченная в плен счастьем, уснула прямо на лавке, придавив кошке лапы и хвост. Она не дергалась. Сидела и ждала когда придет мой отец и отнесет свое чадо в кровать. Потому как опытная была. Троих котят в люди отдала. Но такого крикливого детеныша еще ни разу не встречала.

В старину перед ребенком клали четыре предмета: книгу, оружие, деньги и инструмент. Считалось, что к чему потянется пухлая ручонка, тем человек и будет заниматься всю оставшуюся жизнь.

Моя рука в три года сама нашла себе гвоздь. Огромный и ржавый. Причем, в тот момент, когда родители были меньше всего готовы обсуждать вопросы моего предназначения.

Отец вернулся из командировки. Трое суток за рулем. Он даже ужинать не стал. Снял куртку, умылся и рухнул навзничь на диван. Мама периодически подходила проверить дышит/не дышит. Полтора часа лежит в одной позе и не двигается.