Андрей Брыксенков - РАССКАЗЫ ЗА ЖИЗНЬ

Через несколько дней перед домом Устюгова вновь появилась знакомая бричка, Одинцов, бледный, осунувшийся, поведал товарищу о своей беде. Сразу после отъезда Устюгова между мамой и дочерью произошла крупная размолвка со слезами и истерикой. После чего Наденька ушла в свою комнату и употребила большую дозу снотворного. Когда Одинцов привёз доктора из Валдая, она уже была на грани смерти. Но откачали. Сейчас она слабая и бледная лежала вся в слезах в своей постели и жаждала увидеть Семёна Мироновича.

– Поехали, брат, а то девочка с ума сойдёт, – взмолился Одинцов.

– Ты уверен, что моё присутствие пойдёт ей на пользу?

– Во всяком случае отсутствие тебя её убивает.

– А как Лидия?

– Она хлопочет, пытается помочь, но Надя её игнорирует.

Устюгов с трепетом вошел в девичью комнату. Увидев его Наденька приподнялась на локте, болезненно вскрикнула и рухнула головой на подушку. Семён Миронович в смущении положил руку ей на голову и поправил распавшиеся волосы. Девушка буквально прилипнув к его руке, жарко, с тревогой вопросила:

– Вы больше не уедите?

– Нет, Наденька, не уеду. Ты успокойся. Всё будет хорошо.

– Не уезжайте. Я сразу умру!

Она немного помолчала, а затем, крепко сжав его руку, с отчаянием вымолвила

:

– Я вас люблю.

От такого признания душа Семёна Мироновича вздрогнула, а грудь стеснили слёзы. Он поцеловал её в губы:

– Я тебя тоже люблю.

На ужин к столу вышла Наденька. Её поддерживал папа. Уже робкий румянец появился не её щеках. Взгляды её взволнованно метались но лицу Устюгова. Разговоры за столом как-то не клеились. Мужчины налегали на спиртное. После ужина Устюгов затворился в своей комнате.

Он сидел у раскрытого окна и думу думал: «Однако попал я в историю! Как из неё выбираться? Подожду немного. Пусть девушка успокоится. Вот тогда я и уеду в Петербург.» Но девушка и не думала успокаиваться. Она неотступной тенью следовала за ним повсюду, стараясь ненавязчива предупредить каждое его желание.

Как-то на прогулке она спросила художника:

– Семён Миронович, вы намеревались изобразить меня на холсте. Ещё не передумали?

– Нет, не передумал. Просто мне показалось, что позирование будет для тебя утомительным.

– Нет-нет! Я чувствую себя очень уверенно.

– Тогда я всё подготовлю, а завтра с утра и начнём.

Положение Устюгова в доме Одинцовых было каким-то неопределённым. Он чувствовал себя не просто не в своей тарелке. Он постоянно был угнетён мыслью, что от него чего-то ждут, что он должен что-то предпринять.

Портрет получался интересным. На зрителя, раздвинув ветви цветущего рододендрона, смотрела, как бы с опаской, нимфа ни нимфа, но очень не ординарная девушка. Красота девушки проста поражала своей обворожительностью. Но особо обвораживали цветы. Это были не рододендроны, те давно отцвели и художник заполнил полотно фантастическими фиолетовыми шпаками, которые очень отдалённо напоминали цветы рододендронов. Играя всеми оттенками фиолетового, добавляя пурпур и алость, художник добился ощущения таинственности. Цветы у него сверкали как самоцветы, бросая отсветы на лицо девушки, от чего картина казалась таинственной и загадочной. Одинцов, рассматривая картину, восторженно произнёс:

– Старик, ты – волшебник! Полотно немедленно отправляй на выставку. Купят мгновенно.

– Это я писал для Нади. Ей и подарю. А работа действительно ничего себе. До выставки ещё есть время. Я успею сделать повторение на большом холсте.

Для Нади картина была ошеломлением. Такого она не ожидала. После этого личность Семёна Мироновича стала для неё священной. И мироощущение Устюгова изменилось. Его многодневные общения с Надей сделали своё дело: он увлёкся девушкой. Теперь его стали посещать мысли такого порядка: «Пора жениться. Наденька всем хороша. Где ещё такую девушку сыщешь. И красива, и воспитана, и образована. Мне предана и крепко любит. Что тебе ещё нужно.?

Вскоре по всей форме было сделано предложение, а сразу же после Успенского поста сыграли свадьбу. Венчали молодых в сельской церкви. Было много цветов и любопытных. На медовый месяц молодые укатили в Ялту.

Революция явилась мощным сдвигов для творческого люда. Кто-то из художников сошёл на нет, кто-то уехал за границу, кто-то приступил к обслуживанию новой власти (портреты вождей, картины революционного содержания). Устюгов тоже отошел от портретной живописи и увлёкся авангардом. Его картина «Красная атака», написанная резкой кистью в бордовых тонах имела успех. Позже он отошел от авангарда и стал реалистично изображать конников, тачанки, балтийских матросов. И всё у них с Надей в новой жизни устроилось очень хорошо.

Вот такая незамысловатая история. Её и рассказывать-то на было никакого смысла. Но безжалостной судьбе (или Богу) не понравилась складная жизнь художника и его жены. В конце двадцатых умер Семён Миронович. Тогда еще не умели лечить почечные болезни. А в январе 1942 года погибла от голода в осаждённом Ленинграде светлая Надежда Владимировна Устюгова. Ей было 57 лет.

После войны посуровели, похмурели ленинградские дворы. Куда-то исчез щебет малышни. Не носилась пацанва на самокатах. Огольцы не играли в Чапаева, не гоняли мяч (дп и мячей-то в продаже не было). Они ошивались на заднем дворе, играя на деньги в «чику» или в «пристеночек». И даже девочки не прыгали на скакалках. Хотя классики традиционно чертили. Вот такая неактивность навалилась в Ленинграде на послевоенное детство.

Наверное потому инертность поразила ленинградских детишек, что калорий, которые заключались в продуктах, выдаваемых по карточкам, было недостаточно для подвижной, мажорной жизни мальчишек и девчонок. Конечно, недостаточно! Да ещё вместо полноценного продукта часто выдавали заменители. Так мясо заменялось яичным порошком, причём в таком соотношении, что хозяйка, получив столовую ложку этого порошка не знала, что с ним делать. То ли есть, то ли любоваться. Вместо крайне нужного детскому организму сахара, часто выдавали финики или повидло. Конечно, с фиников много не попрыгаешь. Не мартышки же. Ну и последствия перенесённого голода сказывались.

Но вот, что удивительно: мальчишки не прыгали, не скакали, не носились, но дрались по малейшему поводу. Пацаны были как недотроги, настороженные, насупленные, колючие. Хорошо, что в те времена все драки происходили в рамках дворового кодекса:

–– двое дерутся – третий не лезь,

–– лежачего не бьют,

–– ниже пояса не бить,

–– бой до первой крови,