Sofina Rise - Шоколад с морской солью

Кларисса. Лицо жены мрачной тучей наползло на идеально спланированное путешествие, и в горле непроизвольно образовался сухой колючий ком. Жозе поморщился, съёжился, но, окрылённый своим смелым поступком, решил идти до конца – отложить встречу с женой в одностороннем порядке. Не звонить, не писать, а просто отправить телеграмму: «Остаюсь в Марселе до прибытия „Santa Simona“ т.ч. к. Запланированы важные встречи т. ч. к. Поцелуй от меня Филиппе т. ч. к. Обнимаю т. ч. к. Жозе т. ч. к.»

«Ну в самом деле что она сделает, если я просто не вернусь завтра домой? Закатит истерику? Распсихуется? Будет кричать как ненормальная? Разобьёт пару тарелок или даже флакон духов? Да пусть кричит, кричит столько, сколько ей вздумается! Хватит с меня того, что я терплю эту бездушную стерву более тринадцати лет и оплачиваю все её безумные счета. По логике я определённо заслужил несколько недель отдыха. Задержусь-то я всего на месяц, ну плюс-минус неделя», – мысленно подбадривал себя Жозе, опасаясь внезапно изменить решение. Лёгкие просили воздуха свободы. Всем своим сердцем он желал только одного – раствориться в одиночестве осени, чтобы просто жить в моменте… Молчать. Думать. Грустить. Дышать. В конце концов просто побыть самим собой вдали от себя несвободного и давно несчастливого.

Жозе начал своё одинокое путешествие из Марселя, чтобы вернуться сюда месяц спустя. Всё это время он ехал на блестящем темно-зелёном ягуаре по дорогам Прованса, заезжал в Бордо, провёл несколько дней в Монпелье, погрустил в Сете и отправился в Париж, затем были Леон, Женева, Аннеси, и напоследок он оставил свой любимый Шамони.

Жозе разыскивал друзей, ощущая в душе тончайшие нотки ностальгии о прошлом, вспоминал, грустил… Но главное – его путешествию нужна была какая-то цель, которая не давала бы ему возможности вернуться домой раньше срока. И вот, по крупицам собирая адреса и телефоны однокурсников, взрослый мужчина радовался словно мальчишка, нечаянно получивший улыбку недоступной одноклассницы.

Повстречавшись, он приглашал старых друзей в самый дорогой ресторан, чтобы за изысканным ужином просто поговорить, вспомнить студенческие годы и по крупинкам воскресить в памяти давно ушедшее беззаботное счастье юности в Сорбонне. Однако эйфория от дружеских встреч прошла довольно быстро, впрочем, как и желание когда-либо встретится с ними вновь… Совсем не так Жозе представлял себе всех этих людей. Он и представить не мог, настолько сильно они изменились внешне и внутренне: постарели, погрустнели, поблёкли. Удивлялся и одновременно не мог понять, как такие амбициозные и способные в прошлом юноши находили себя в том, чем занимались, учитывая тот самый факт, что работа, на которую они растрачивали свой жизненный ресурс, никогда не принесёт им ни денег, ни славы. Банковский служащий, оценщик недвижимости, аудитор, чиновник из муниципалитета и даже преподаватель экономики в провинциальном колледже… Жозе отдавал себе отчёт, что судить людей по себе неправильно и жизненный путь у каждого человека свой, он не мог понять, как ни старался – почему все те, кого он считал своими друзьями, хвастливо и смешно выпячивают пред ним свои сомнительные великие достижения?

«Почему они столько говорят? Почему так бесцеремонно суют мне в лицо фотографии своих жен, детей и собак, когда их об этом никто не просит?» – недоумевал Жозе, деликатно скрывая свои мысли, вежливо кивая и изображая участие. – «Я не кредитный агент и не нуждаюсь в доказательствах вашей состоятельности. К чему всё это? Почему у вас не получается общаться со мной просто, открыто, искренне?» Вопросы по-прежнему оставались без ответа, а каждая новая встреча не сильно отличалась от предыдущей. От разговоров о женах и детях все как один плавно переходили к политике. Подвыпив ещё больше, собеседники неизменно начинали делиться с Жозе своими нелепыми бизнес-проектами, для воплощения которых по определению не хватало ни времени, ни инвестиций. К тому же Жозе отметил одну закономерность: большинство людей всегда выпивают за чужой счёт намного больше обычного, а опьянев, говорят о себе откровеннее, чем это бывает нужно. Временами это хвастовство сильно утомляло, но иногда он ловил себя на странной мысли, что, возможно, просто им завидует. Завидует их показному, придуманному в подробностях, такому мещанскому тёплому счастью, которое незнакомо людям, на чьём счету в свободном распоряжении несколько десятков миллионов долларов.

Жозе всегда претила пустая болтовня, поэтому он почти ничего о себе не рассказывал. Он сдержанно молчал и рассеянно слушал бесконечно хвастливые истории людей, желающих казаться перед ним лучше, успешнее и счастливее, чем они были на самом деле…

Когда ужин подходил к концу и последняя капля густого красного вина из третьей бутылки медленно стекала в пузатый прозрачный бокал, Жозе по обыкновению задавал друзьям один и тот же вопрос о счастье. Нет, не о том, счастливы ли они, а о том, что есть счастье в их понимании. Отмечал про себя самые важные пункты, иногда задавал один-два вопроса, благодарил. Оплачивал чек. Прощался, тепло пожимал руку и провожал гостей к выходу. Затем возвращался обратно в ресторан, чтобы одиноко продолжить вечер за стойкой бара. Заказывал двойную порцию выдержанного Courvoisier XO, медленно вдыхая изысканные терпкие коньячные спирты, грустно размышлял о смысле, о счастье, о времени.

На обратном пути в Марсель управляя автомобилем в полной тишине, Жозе увяз в тягостных размышлениях о судьбах его друзей. На ум пришла цитата незабвенного Камю: «Ныне я каюсь, дабы затем стать судьей… Чем больше я обвиняю себя, тем больше у меня права судить других». «Господи, судить других это грешно, но я же помню их всех юными, ослепительными, амбициозными и полными идей! Почему годы, словно леворукий портной, перекроили людей настолько, что некоторых из них теперь практически не узнать? Неужели и я изменился столь же сильно? Окаменел, потерял радость жизни, потух?! Глупости. Нет, я не один из них, у меня планов намного больше, чем седых волос, а сил хватит, чтобы переплыть Ла Манш поздней осенью. К тому же я не стар. Ничуть. В душе я прежний Жозе и моя апатия не более чем остановка поезда на станции где-нибудь в провинции – пять минут и он снова продолжит движение», – размышлял мужчина, придирчиво рассматривая в зеркало заднего вида своё усталое отражение. Бразилец по-прежнему был красив, однако с возрастом черты лица стали грубее: смуглая кожа с лёгким оттенком меди покрылась россыпью коричневых пигментных пятен, а щетина отливала первыми искорками серебра. Черты лица Жозе были довольно крупными, с высокими скулами и массивным подбородком. Глаза карие, почти чёрные, смотрели всегда прямо из-под нависающих прищуренных век. Взгляд – немного смущающийся, мягкий и добрый. Во всём его облике, осанке, полных, красиво очерченных хотя и бесцветных губах читалась кипучая кровь португальских моряков. Прямой, аристократический нос с красиво прорисованными ноздрями имел на переносице изъян – небольшую, однако хорошо заметную горбинку, которая добавляла лицу мужественности, хотя и появилась у Жозе благодаря вполне мирному увлечению верховой ездой… Тело с удлиненными конечностями, тонкие пальцы, изящной формы кисти и красивая посадка головы – благородная кровь испанских предков по материнской линии. Родись он всего несколько веков назад, его бы безошибочно приняли за испанского конкистадора, до того великолепно он был сложен, жилист и силён. В веке же нынешнем его атлетическая мужественная фигура была не востребована и служила лишь для того, чтобы безупречно демонстрировать приталенный деловой костюм. Жозе старался держать себя в форме, однако более года назад из-за хронического недосыпания оставил ежедневные спортивные нагрузки, отчего его спину сковала лёгкая, едва заметная сутуловатость. Движения стали вялыми, а шаги скучными. Жозе двигался к своей старости, сам не понимая, почему свернул на просёлочную дорогу вместо того, чтобы ехать по шоссе на спортивном авто…