Sofina Rise - Шоколад с морской солью

В своём одиноком путешествии Жозе Альваро Муньос старательно исполнял данное себе обещание: вставал, выспавшись вдоволь, не ставя будильник и не глядя на часы. Завтракал и обедал, только когда испытывал голод. Каждый день дегустировал новые блюда, пробовал вина из местных сортов винограда, научился курить сигары и часами сидеть в парке, провожая взглядом прохожих.

В один из таких дней, коротая время от обеда до ужина, Жозе уютно расположился на скамейке в небольшом парке, вдоль озера Lac d’Annecy, и увлечённо рассматривал прохожих. Всматриваясь в счастливые воскресные лица, он ощущал лишь пустоту и апатию. Путешествие близилось к концу. Впереди ещё несколько встреч и долгая одинокая дорога домой. Общение с чужаками, их личные истории, их хвастовство и лицемерие морально опустошили Жозе. Подвергнув свою жизнь тщательному анализу и разложив все свои цели словно карты на столе, он пришёл к неутешительным выводам: всё, чего он мог достигнуть, – свершилось, впереди ждёт только политическая карьера, к которой он не стремится ввиду отсутствия тщеславия, работа которая почти не требует его присутствия, старость, от которой вот-вот начнет слабеть тело, а после, рука об руку с болезнью, придёт смерть… «Да, как же я мог забыть – ещё есть жена, Кларисса. Могильный гранитный камень моей души. Человек, о котором не хочется вспоминать и не удаётся забыть. Женщина чужая настолько, что даже от одного упоминания имени бьёт сильнейший озноб. Одиночество – это когда ты живешь рядом с людьми, равнодушными к твоей искренней улыбке и не чуткими к твоей боли», – печально подумал Жозе и констатировал неоспоримый факт: он не умеет жить так легко, как это делают все окружающие его люди, и, пожалуй, уже не хочет ничего менять. Поздно. Любви, о которой все твердят и пишут в книгах, он даже представить себе не может, вероятно, потому что с детства привык слушать свой рассудок и опираться на целесообразность. «Скучно. Я не смогу спрыгнуть с невысокого моста в спокойную реку, а значит, всё кончено. Моё сердце безразличное, скупое на чувства, чёрствое. Всё кончено. Солнце движется к закату и за горизонтом лишь пустота. „Finita la commedia!“. Жизнь окончательно потеряла свой смысл…» Наполненный до краёв депрессивной философией неизбежного конца своего Пути, он сгорбленно присел на лавочку, что уютно укрылась от прохожих в тени старого могучего платана. С поникших ветвей медленно осыпалась последняя листва. Красивые резные лепестки пестрели оттенками жёлтого, терракотового, латунно-зелёного. Парк светился ярким контрастом синевы осеннего неба, лучами тёплого солнца и многочисленными островками свежей газонной травы из-под вороха осиротевших листьев. Картина была до того живописной, что Жозе захотелось немедленно запечатлеть в акварели мимолётные оттенки красоты, выразить боль и одиночество в стихах, ну или хотя бы в прозе… Увы, он не владел ни кистью, ни словом. Жадно поглощая глазами мгновение неописуемого застывшего покоя природы, он задумчиво наслаждался… Вдыхал мир, покой и гармонию, что царили повсюду. Молчаливое созерцание момента растворило все его тоскливые мысли, он погрузился в медитацию, сам того не осознавая, и соединялся с беспредельным ощущением духовного существования, тем самым неожиданно остановил хаотичный бессмысленный бег своих мыслей… Временами мимо его одинокой скамейки проходили люди, лишь на мгновение обращая на себя не моргающий пустой взгляд его прищуренных карих глаз. Вот, шаркая ногами по мелким серым камушкам, хохоча и толкаясь прошли три симпатичные девушки-подростка. Кокетливо захохотали и, взявшись за руки, напели куплет неизвестной песни. Следом за ними – пара старичков, синхронно прихрамывая на правую ногу и бережно поддерживая друг друга под локоть, медленно проследовали они по направлению к соседней скамейке. Толстый мопс лениво отгонял назойливую ворону, которая норовила ущипнуть его за кончик хвоста, напоминающего вовсе не хвост, а скорее аппетитную булочку-бриошь. Жозе улыбнулся щенку, вороне, прохожим и подумал о том, что закажет себе на ужин в любимой таверне. Пожалуй, это будет тыквенный суп-пюре с гренками, паштет из кролика и каре ягненка с артишоками. Да, и ещё десерт… Бланманже с бокалом игристого белого… А уходя – рюмочка травяного янтарного сладкого ликёра Женепи.

Осеннее солнце устало прикрыло веки за сизыми скалистыми горами и унесло с собой скупое тепло короткого осеннего дня. Мысли о предстоящем ужине приятно урчали в животе, но, увы, ничуть не согревали озябшее тело. Жозе почувствовал, что сильно замёрз и пора было идти в направлении ресторана. Бразильцу, чьё тело привыкло к теплу и не было готово к перепадам температуры до отметки ниже нуля, нелегко было выносить промозглую сырую позднюю осень. Горло сковала болезненная сухость и уже ощущалась боль при глотании – первые предвестники простуды. Жозе подул своим тёплым дыханием на озябшие пальцы рук и ещё плотнее обмотал шарф вокруг шеи, собираясь уходить, как вдруг его внимание привлекла группа подростков, расположившаяся на лужайке неподалёку: ловкие юноши умело жонглировали винными бутылками и делали сальто под одобрительные и удивленные взгляды зевак… «Задержусь-ка я ещё ненадолго», – решил мужчина и поднял воротник бежевого кашемирового пальто. Время двигалось медленно, в своём обычном воскресном настроении, совершенно не замечая задумчиво-печального смуглого мужчину, сгорбленно сидящего посреди зелёной кованой скамейки. Жозе застыл без движения, возможно, даже задремал, пока его взгляд неотрывно следил за опадающей листвой сквозь полуприкрытые веки… Внезапно к носку его ботинка подкатился разноцветный резиновый мяч. Удар был не сильным, но от неожиданности Жозе испуганно вздрогнул, будто его разбудили неожиданным телефонным звонком среди ночи. Посреди того самого газона, откуда недавно ушли жонглёры, расположилась шумная компания из четырёх крепких молодых алжирцев с маленьким ребёнком. В глаза невольно бросился их неряшливый вид, грубая речь и окурки, которые они то и дело бросали в сухую листву. Самому старшему и главному из них на вид было не более тридцати – на гладко выбритой голове у правого виска черной кляксой расплылась татуировка, сложенная из нескольких неопределённых символов и диковинного змея, что опускался к ключице, обвивая шею кольцом. Суровый взгляд жёлто-карих глаз смотрел на окружающих из-под густых чёрных бровей холодно, резко, с презрением. Однако обращаясь на ребёнка, взгляд тут же смягчался и прищуривался ласковой улыбкой. Жозе не мог поверить своим глазам – грубый головорез с золотой цепью на запястье, в потёртой пыльной кожаной куртке и армейских штанах, заправленных в грубые коричневые ботинки, отнюдь не бесчувственный чурбан, а живой человек из плоти и крови, способный на искренние чувства… Красивый кучерявый малыш, судя по всему, его сын? Паттерны мозга, что судят о людях поверхностно и безусловно истинно с первого взгляда, тут же рассыпались, оставив Жозе рефлексировать об увиденном, не отрывая от компании свой удивлённый взгляд. Один из парней заметил внимание чужака и немедля ответил в резкой агрессивной манере: «Чего уставился, урод? Мы с тобой знакомы? Отверни свою мерзкую рожу или мои парни попросят тебя вежливо», – мгновенно отреагировал главный, а один из юнцов, желая выслужиться перед старшим, не дожидаясь команды, вытянулся во весь рост, сжал кулак и замахнулся им в направлении скамейки Жозе. Мужчина с татуировкой остановил пыл своего приятеля и с нескрываемой угрозой во взгляде посмотрел на незнакомца. Бразилец ощутил сначала испуг, затем рассеянно извинился и отвёл взгляд.