Sofina Rise - Шоколад с морской солью

Пабло больше никуда не спешит. Он смотрит пристально, почти не моргая, и молчит. Что же он видит? Камилла неизменно задавала себе один и тот же вопрос, одновременно силясь понять, откуда в этом древнем умирающем динозавре столько мудрости спокойно принимать то, чего не избежать? Принимать… Страшное слово. В нем нет надежды, в нем только пепел и слёзы. Разумеется, Камиллу порой посещали размышления о собственной смерти и своим юным умом она понимала, что конец неизбежен. Иногда, поддаваясь скорби разбитых иллюзий, она мечтала не просыпаться вовсе, но… Если бы кто-то с утра, за завтраком, ей сказал, что сегодняшний рассвет последний в жизни, омлет, пусть и подгоревший, но последний, и кофе скорее всего тоже?! Как бы она себя повела? Приняла бы безоговорочно судьбу или предпочла бороться? Чёрта с два бы она смирилась – самое малое начала бы истерить, плакать, сопротивляться наконец! – ответила самой себе девушка. «Ведь никто не знает, что ТАМ. А вдруг там вообще ничего нет? Вдруг меня поглотит пустота… НИЧТО. Что же будет с моей Эмилией, растворись я в этом самом ничто?» Ладони тут же покрылись липкой испариной, желудок больно скрутил спазм, а сердце неистово застучало – Камилла, физически ощущая падение в бездонную пропасть, машинально и с надеждой во взгляде посмотрела на старого дона. «Поживи подольше, пожалуйста, родной мой. Нет ничего дороже завтра. Держись. Пабло, ты старый, но всё ещё крепкий… Мы любим тебя».

Взгляд Камиллы не коснулся старика даже мельком, так как тот был в этот момент далеко… Неподвижно и внимательно он созерцал дом, расположенный через дорогу слева: полуразрушенный старый особняк с пятью рядами ступеней, красивой кованой лестницей, одетый в лохмотья красной штукатурки, безжизненно свисающей с кирпичных стен.

– Дон Пабло, – Камилла не выдержала и нарушила красоту его задумчивого молчания. – Дон Пабло, что вы видите там? Почему часами рассматриваете этот дом? – девушка надеялась услышать ответ, который успокоит помятые от бессонницы пустые бумажные пакеты её мыслей.

– Камилла, – старик ответил улыбкой. – Ангел мой, ты такая же красивая, как твоя мама. Хочешь спросить про этот дом? Ничего необычного в нём нет. Он, как и я, слишком много видел, но уже слишком старый, чтобы жить. Его век подходит к концу. Пожалуй, и не только его, в этом старом квартале всё кричит о прошлом и терпеливо ожидает своего конца. Разве ты не слышишь, как об этом уныло скрипят рассохшиеся ставни? – слукавил дон Пабло, не желая рассказывать о том, что видит на самом деле. Призраки утром появились вновь в тени того самого дома и отчего-то задержались дольше обычного.

– Слышу, дядя. Я… я очень люблю вас, – впервые непроизвольно произнесла девушка. Слова сами собой сорвались с губ и защемили сердце предчувствием неизбежной скорой разлуки…

В интимный разговор двух близких душ неожиданно и беспардонно вмешалась донья Сеселла. Она попыталась втиснуться в дверной проём, отделявший балкон от кухни, отчетливо понимая, что для троих взрослых людей места тут недостаточно. Переносить чужой диалог молча и не вмешиваясь было намного выше её сил:

– Детка, отчего же ты так и не рассказала нам, почему вчера пришла домой так поздно? – любопытно прищурив правый глаз, ехидно спросила тётя.

– Простите, что потревожила. В «Ла Кайпиринью» вчера заглянули иностранцы. Азиаты. Думаю, корейцы или китайцы, мне не разобрать. Они до того набрались, что совсем не спешили уходить. Пить бедняги совсем не умеют. Вы же знаете, тётя, наш бар работает до последнего клиента, – краснея и запинаясь произнесла девушка.

– Tanto faz… Хотя, это весьма странно. Я ведь так и не смогла уснуть, после того как ты пришла. Ворочалась до самого рассвета. Posso confiar em voce?! 1 1 Posso confiar em voce?! (порт.) – Могу ли я тебе доверять?!

– А как же иначе? Разве я могу вас обманывать после того, как вы были столь добры со мной и Эмилией, – нервно причёсывая волосы и машинально отводя взгляд, произнесла Камилла. Затем добавила весомый аргумент в подтверждение своих слов:

– Они пили дорогой виски и щедро раздавали чаевые. Вот деньги, – девушка быстро протянула скомканную стодолларовую купюру тётушке и попыталась покинуть тесный ринг неприятного разговора.

– Ты уверена, что я могу её взять? Эти деньги точно не грязные? Ты же знаешь, девочка, Господь жестоко покарает нас, если мы будем жить на деньги, что заработаны нечестным путём! – тётушкино лицо приобрело постный вид, а правая рука поспешила осенить крестом всю эту аллегорию божественной скорби.

– Уверяю вас, тётя, ничего греховного в этой купюре нет. Есть только мешок риса, мука, фрукты, немного конфет и лекарства для дона Пабло. К тому же спутниковое телевидение надо оплатить, у нас висит долг за несколько месяцев. – Камилла хорошо изучила все болевые точки старой доньи и не преминула этим воспользоваться.

Однако на этот раз Сеселла не отстала. Старушка проследовала за Камиллой в комнату и продолжила читать ей свои занудные проповеди.

– Дочка, послушай. Только внимательно! Не спорь со мной и не перебивай. Святая Дева не оставляет нас с Пабло только потому, что мы всю жизнь тяжело работали и честно зарабатывали свой хлеб. Каждый реал выстрадан, на нём следы наших мозолей, зато совесть-то чиста! Никто не упрекнет нас. Видит Бог! Зарабатывая деньги, сперва думай о своей душе, милая. Сегодня же сходи в церковь на мессу. При входе купи свечи и поставь своей святой. Помолись. Ты должна отблагодарить её, и тогда, глядишь, она снова пошлёт тебе таких же добрых и щедрых людей, как сегодня.

От приторного напутствия тётушки девушку сильно затошнило, она едва сдержалась, но виду не подала. Сама того не ведая прозорливая старушка сказала именно то, от чего Камилле захотелось выть раненым зверем. «Господь Мой… Бог мой… Ты есть, а меня рядом нет», – с горечью подумала она, сдерживая слёзы.

– Да, тётя, вы, как всегда, правы. Церковь – это именно то, что мне сейчас нужно… – смиренно кивнула Камилла, переодеваясь в лёгкое светлое льняное платье, украшенное скромным плетёным кружевом.

– Не надевай сарафан через ноги! Ты что же не знаешь, что это плохая примета?! Разве мать в детстве тебя этому не учила? – вставила своё едкое замечание Сеселла.

– Нет, она умерла, когда мне было семь… – Камилла растеряла последние остатки самообладания и заплакала.

– Бедное дитя, – спохватилась та. – Прости меня, с годами память стала подводить. Как же, помню, после её кончины ваш бедный отец остался с вами совсем один. Представляю, как сложно было ему тогда. Ума не приложу, как он всё это перенёс! – Дальше шли стенания и приторные, словно меласса, сочувственные реплики в адрес покойного Жозе, обращённые к распятой фигурке Христа на тёмном деревянном кресте над самым изголовьем кровати. К счастью, старушка на время позабыла о Камилле. «Господи, ну почему ты отнял у старой ведьмы ноги и оставил язык?! Оставь ты ей ноги, ходила бы раба божья на мессы, кивала, сплетничая на рынке, не пустословила о соседях и, возможно, оставила бы в покое меня и Пабло!» – девушка перекрестилась и, ловко воспользовавшись моментом, выскользнула из комнаты.