Михаил Кураев - Другие времена

Поезд выскакивал к жилью, к поселкам и маленьким городкам, мимо которых проносился, почти не замедляя ход, не проявляя никакого любопытства к разнообразию картин запустения и разора. Железобетонными скелетами громоздились недостроенные корпуса каких-то цехов, то ли утративших свое тело, то ли так его и не обретших, кирпичные и металлические трубы на растяжках больше не коптили небо и красовались вехами пройденного пути. Скотные дворы и фермы зияли распахнутыми воротами и выбитыми окнами, останки тракторов и какого-то неразличимого уже по назначению сельскохозяйственного железа делали землю похожей на поля проигранных сражений, оставленных и побежденными, и победителями. Победители, если и были, то уже где-то далеко, не в этой же глухой неприглядности торжествовать победу. И ростками, побегами новой жизни светились на привокзальных ларьках и различимых из окон вагонов поселковых вывесках заманчивые слова, приглашающие в новую жизнь: «Горячий хот-дог», мастерская по ремонту обуви «Империал», что-то обещающий «Голд-Дент», пивной ларек «О'кей!». У очередного разъезда поезд замедлил ход, и рядом с деревянным станционным полубараком, украшенным названием «Шумы», красовалась отдельно стоящая обшитая новеньким пластиком подсобка, давшая приют шашлычной «Багратиони». Поезд, громыхнув сцепкой от головы до хвоста состава, притормозил, словно здесь была остановка «по требованию» для желающих посетить заведение, над входом которого кроме героического имени, исполненного ломаными под грузинскую вязь буквами, был еще и несмываемый дождями, единственный в своем роде портрет то ли Нельсона, то ли Кутузова, то ли Моше Даяна или еще какого-нибудь полководца с черной нашлепкой на глазу, взявшего на шпагу шашлык и рекомендующего приезжающим и проезжающим следовать его примеру. Надо думать, желающих отведать придорожного шашлыка не нашлось, и поезд снова пустился в безоглядную гонку.

– Вы помните, Дмитрий Дмитриевич, шестидесятые, самое начало? На моих часах это было крылатое, лихое время. – Алексей Дмитриевич начал свой рассказ, глядя не на соседа, а в окно, где небо после дождя посветлело. Казалось что там, под дальней тучей, собиравшей под своим черным пологом сумерки, он хотел разглядеть унесшуюся куда-то жизнь. – Невероятно. Творческая интеллигенция, та, что всегда была на подозрении, валом пошла в партию. И какие люди! Герман! Макогоненко! Партия доверяет интеллигенции. Интеллигенция верит в партию! Медовый месяц. Двадцатый съезд, а еще и двадцать второй! Сталина из мавзолея вынесли. В «Комсомолке» «Наследники Сталина» Евтушенко. «Удвойте караул у той могилы!..» Жизнь справедливая, честная, бескорыстная, без страха и оглядки из тайной любовницы вот-вот станет законной женой. Каждый день новый анекдот – о Хрущеве. Каждую неделю новая статья, новая публикация в центральной прессе, а то и не одна, из тех, что взрываются бомбой и сообщают новую энергию общественному самочувствию. Гагарин в космосе. Репрессированные на свободе. «Иван Денисович» в «Новом мире». Пленные тоже люди, читайте «Судьбу человека»! «Теркин на том свете» не где-нибудь, а в газете «Правда», и сразу же отдельной книжечкой, сто пятьдесят тысяч тираж! А кто приветствует появление «Ивана Денисовича»? Костоломы, литературные церберы. Стало быть, действительно весна, если уже и такие сугробы стали таять и являть миру, оказывается, таившиеся где-то глубоко внутри подснежники. Есть правда на земле, но правда есть, что самое неожиданное, самое поразительное, и выше! Эти же ветры и в кинематографию не то что оттепель, настоящую весну принесли. Кончилась эпоха монументально-декоративной пропаганды. Из-за декораций, из-за кулис вышли, наконец, живые люди. Страна смотрела на себя открытыми глазами, зелеными глазами весны. Кто на экране? Работяги, трактористы, солдаты. Будто все генералы, маршалы и предводители в отставку подали…

Алексей Иванович замолчал, глядя на мелькавший за окном темный ельник.

– Потом выяснилось, что только в отпуск отбыли, – заметил молчавший до этого Дмитрий Дмитриевич, наблюдавший, как на его глазах помолодел сосед, человек уже немолодой, с глубокими залысинами и чуть вытянутым вперед по-лошадиному лицом. Чувство настороженности, даже тревоги, вспыхнувшее в ту минуту, когда на столе оказался томик «Кукуева», поугасло, хотя и не пропало вовсе, к нему примешалось любопытство. Он решил поддержать разговор, предложенный соседом.

– А главное, – продолжал Алексей Иванович, – в худсоветах появились новые люди, талантливые, по-житейски мудрые и, что самое важное, совершенно независимые. Этакие присяжные.

– Мы помним, что последовало за введением суда присяжных при Александре Втором. – Судейская тема была близка Дмитрию Дмитриевичу.

Алексей Иванович, увлекшийся воспоминаниями, остановился и посмотрел на соседа.

– Суд присяжных, независимые и несменяемые судьи в условиях абсолютистской власти – нонсенс. Вот и пришлось царю-освободителю рядом с судом присяжных учредить в мирное время военно-полевые суды и даровать право смертной казни аж генерал-губернаторам, – заметив недоумение на лице попутчика, Дмитрий Дмитриевич пояснил: – Если суд независимый, талантливый, строгий, откуда же брались все эти «колхозные» и «сверхюбилейные»?

– Дело житейское, Дмитрий Дмитриевич. Одному режиссеру квартира нужна позарез, другому звание, что ж он ходит пятнадцать лет в «заслуженных», а ровеснику уже три года как «народного» дали. Кому-то просто деньгу зашибить надо, стоит без работы пять лет, все запасы проел. А-а! Махнет рукой и схватится. Это вещи обыкновенные. Главное-то все-таки в другом. Люди, слабые духом, всегда были и будут, те же воры, например. Все дело в том, каков их общественный статус и каково у них самочувствие. Сегодня же ворюга чуть ли не национальный герой. Спасители отечества. Видели, небось, в телевизоре этих клуш с избыточным темпераментом: «Не смейте спрашивать, откуда у него деньги! Не смейте заглядывать в чужой кошелек! Ударьте его по лицу, если такое спрашивает!» Потом этих куропаток благодарные бандюги по надобности расстреливают в парадных, но имидж вора от этого уже не страдает. А вот в советское время, и это почему-то не хотят вспомнить, вор должен был вести скромный образ жизни, не высовываться. Так же и на студии отношение и к заказным фильмам, и к тем, кто их делал, было вполне определенное. «Витя, ты зачем за эту лабуду взялся, мне ж предлагали и Глебу предлагали, мы отказались. Ленин Финляндии независимость жалует. Это ж все липа, сопли!» – «Знаю, Леша, но у меня дочка родилась, в одной комнате живем, квартиру обещают». – «Все понял, нет вопросов».

Проходит полгода.