Владимир Хомичук - Контрасты

Труднее стало по прошествии определенного времени. Вера четко осознала слова Саши о ее незнании деталей существования людей с ограниченными физическими возможностями. Ведь даже в простых потребностях они нуждаются в посторонней помощи. Сходить в туалет для них – это не облегчение, а своего рода пытка, наказание. Раньше она думала, ну там утку подложить, да и все, ничего страшного. В действительности все оказалось гораздо сложнее: слабительные, специальные аппараты для устранения запоров и прочее. Но и не это стало отдалять их друг от друга.

– Любимый, а почему ты не кончаешь в меня? Ты так предохраняешься, боишься, что я забеременею от тебя? Ты не хочешь ребенка? – спросила она как-то у Саши.

– Я бы с радостью, да только… – ответил тот и нахмурился.

– Что?

– Разве ты не понимаешь, что у меня нет семяизвержения, Вера? При моей травме оно невозможно в принципе. Разве что искусственно спровоцировать либо извлечь.

– Как это? – недоуменно округлила глаза Вера.

– Хирургически.

– Н-да… – только и нашла, что ответить она.

Дальше – хуже.

– Дорогой, мы живем вместе уже несколько месяцев, но о твоем прошлом, кроме аварии, я ничегошеньки не знаю, – сказала она однажды Саше.

– Расскажу как-нибудь… – ответил тот и нахмурился.

– А почему не сейчас?

– Мне хотелось бы, чтобы сначала ты мне открылась, а не исчезала тайком неизвестно куда. Я инвалид, но не дурак все-таки.

– Да, ты прав, нам пора поговорить и об этом. Видишь ли, у меня есть маленькая дочь, сейчас она у бабушки, но ведь это не может продолжаться всегда.

– Нет, конечно.

– Так ты не против? – встрепенулась Вера.

– Не против чего?

– Чтобы она жила с нами?

– Против.

– Почему? – недоуменно округлила глаза молодая женщина.

– А что с ее родным отцом? – спросил Александр.

– Мы с ним развелись пару лет назад, и он уехал в другой город.

– А девочка видится с отцом? Какие у них отношения?

– Да, летом она уезжает погостить к нему. Они любят друг друга.

– Ну вот видишь! А тут она должна будет жить с незнакомым мужиком-калекой, видеть всю эту срамоту, которая меня окружает, – Александр указал пальцем на туалет и махнул рукой на лежащие на кровати гигиенические пеленки.

– Наверное, ты прав, – неуверенно ответила Вера, – она еще очень маленькая…

– Как ее зовут, кстати?

– Тамара.

– Вот те раз, как мою бывшую жену. Бывает же такое!

– Твою бывшую? Может, и у тебя дети есть?

– Нет, не успели мы. Как раз авария, а потом развод.

– Ух ты черт… – неприятно вдруг скривилась в шепоте Вера, – наследничков, значит, не наблюдается.

Она вернулась к маме, где жила раньше с дочкой. Александр вновь нанял сиделку, но уже не на весь день, как прежде, а на некоторые часы, когда в доме не было Веры, ведь молодая женщина приходила почти каждый день и иногда оставалась на ночь. Так прошло года четыре или пять. Потом она окончательно переселилась к любовнику вместе с дочкой.

Пролетел еще один год.

Двухкомнатная квартира с видом на ту пресловутую площадь, где они когда-то встретились. Саша живет здесь, и спешил он тогда именно домой. Сейчас около одиннадцати часов утра. В комнате в коляске сидит Александр. В руках у него паяльник. На столе громоздится полуразобранный телевизор, рядом аккуратно разложены его электронные внутренности. Из соседней комнаты раздаются крики зашедшейся в сексуальной страсти женщины. Потом все стихает, дверь распахивается. В проеме стоит пьяная полуобнаженная Вера.

– Слушай, Санек – неудавшийся муженек! А ты не хочешь к нам присоединиться? Славик не против. Может, у тебя вот так да и получится, без хирургии, а?

– Вера, прекрати, пожалуйста.

– А я давно с тобой все прекратила. Ты не заметил? А… забыла, у тебя же чувствительности нет ниже груди.

– Послушай, чего ты добиваешься?

– Простой вещи: хочу, чтобы ты собрал все свои манатки вместе с гребаной электроникой, которую чинишь на дому, и убрался отсюда навсегда, завонял тут все да задымил. А нам с Томочкой… Ой, а где она?

– В школу ушла, как и положено ребенку ее возраста.

– А… ну да. Так вот нам с ней надо, чтобы ты убрался из этой комнаты и оставил нам квартиру для полноценной, а не сраной инвалидной жизни. А не захочешь добровольно, так я у тебя ее все равно отсужу. В браке мы уже давно, и у меня ребенок, вот.

– Вообще-то, он все больше у меня, – ответил Саша, указывая на небольшую детскую кровать в углу.

– Но это моя дочь!

– Ну да. Тут уж не поспоришь…

«Каждый человек является частью того, с чем он повстречался на своем пути. Моему очень особенному другу. Я никогда напрямую не поблагодарила тебя за то, что ты позволил мне узнать в жизни.

***

В дверях стояла, переминаясь с ноги на ногу, худющая как щепка девушка в роговых очках с толстыми линзами и вопросительно на меня взирала аляповато накрашенными глазищами.

– Можно?

– Можно что, сеньорита?

– Обратиться к вам…

– Говорите, пожалуйста.

Дальше я услышал пулеметную, скомканную в придыханиях и нафаршированную нечеткой артикуляцией речь на испанском языке, из которой с трудом понял, нет… скорее вычислил, что она всю жизнь мечтала выучить русский язык, «так мечтала, так мечтала, но записаться, то есть подать документы, вовремя не успела, потому что как раз позвонили из сообщества соседей, ну в смысле жильцов дома, это такая ассоциация по помощи эмигрантам, в общем, это добровольная организация, где люди сами помогают иностранцам устроиться на первых порах в Сарагосе или в какой-нибудь арагонской деревне; каждый помогает чем может, деньгами или связями, даже одежду собираем, хорошую, кстати, одежду, почти новую… вот».

– А еще у нас…

– Про «еще» пока не надо, – мягко перебил я наступательный порыв этого соломенного создания, говорившего красивым женским голосом.

– Но вы понимаете… там не только сильные мужчины, там женщины и маленькие дети.

– Понимаю. Вас как зовут, кстати?

– Лурдес.

– Так что вы хотели, Лурдес?

– Я хотела, то есть мечтала, то есть хочу изучать русский язык, потому что я учусь на историческом факультете и меня просто захватывает, очаровывает история России. А какие писатели у вас! Несравненные, вот.

– Лурдес, мне очень нравится ваше желание прочитать историю моей родины на русском языке, но вы опоздали в этом году: прием уже закончился, мне искренне жаль.

Она стала меняться, стремительно, молниеносно, как в мультфильме. Через полминуты передо мной стояла уже не взрослая девушка, а обиженная маленькая девочка с закушенной нижней губой и глазами, из которых вот-вот ручьями брызнут слезы.