Владимир Хомичук - Контрасты

– И что же мне делать… теперь?

Я чуть не рассмеялся, честное слово! Выражение ее лица отражало вселенское горе, невосполнимую утрату, обиду на несправедливый и жестокий мир… «Кино и немцы», короче. Решение пришло в голову мгновенно.

– Послушайте, Лурдес, давайте поступим следующим образом: я возьму вас на первый курс без документов вольным слушателем, а на следующий год вы оформите заявку о приеме уже на второй курс, и если сдадите вступительный экзамен, то будете зачислены официально.

– А так можно?

– Нет, но я готов сделать исключение… ради истории России.

– Я сдам!

– Не зарекайтесь, милая.

– «Не отрекаются любя», – вдруг ошарашила меня девушка-спаржа знаменитой фразой из стихотворения Вероники Тушновой в испанском переводе.

– Надо же! – только и смог выдавить я из себя, когда, попрощавшись, она скользнула за дверь.

Студенткой она оказалась более чем своеобразной, парадоксальной, я бы сказал. Есть люди, в которых способность к иностранным языкам отсутствует напрочь, несмотря на отличный музыкальный слух, прекрасную память и трудоспособность. Лурдес была выдающимся представителем этого человеческого вида, эмблемой даже. Такие люди совсем не глупы, наоборот, им просто не дано искусство звуковой имитации непривычных, странных слов и словосочетаний. У них отсутствует моторика воспроизведения иностранных вокабул, выражаясь филологической терминологией. При всем старании и усердии им не дано разговаривать на чужих языках. Лурдес делала все домашние задания, выписывала в отдельную тетрадку новые слова, просиживала дни и ночи, делая переводы текстовых фрагментов из книг русских писателей, учила на память слова народных и эстрадных песен, которые я ставил группе для прослушивания и идентификации наиболее популярных фраз. Она была незаменимой при написании сочинений на самые различные темы из повседневной жизни либо письменной оценки происходящих событий в мире. Ее учебник был испещрен карандашными пометками. Это была самая прилежная студентка на своем курсе, на факультете русского языка, в Сарагосе, в Испании, на планете Земля – я уверен. Но произнести хотя бы одно членораздельное предложение по-русски не могла, хоть убей. Писала, при этом довольно хорошо и правильно, особенно всякую любовную дребедень, адресованную не кому-то конкретно, а вообще миру, Вселенной, Космосу. Почему именно на русском языке – история умалчивает. Я предполагаю, что таким образом ее откровения представлялись ей самой более глубокими, проникновенными и загадочными, что ли. Они словно обволакивались аурой таинственности. А уж тайн у этой девушки хватало.

Думаю, что у нее никогда не было серьезных отношений с противоположным полом. Постельных, я имею в виду. Хотя влюблялась она постоянно, пылко и тайно. Во всех мужчин, которые оказывались с ней рядом. И в меня, скорее всего, тоже. Но я был женат, а это – ни в коем случае, запретная зона, табу для высоконравственной девушки. Мне она всегда представлялась чудаковатой, симпатичной и смешной. Я любил подшучивать над ней. Вот, к примеру, случайно встретившись на улице и обменявшись дружескими прикосновениями щек, я ей объявляю:

– Лурдес, по-моему, ты поправилась.

– Да нет, вряд ли. Уже лет пятнадцать один и тот же тоннаж держится. Как ни старайся, ничего не получается. Ем за троих, а вес не прибавляется.

– А я думаю, что за последнюю неделю ты набрала пару-тройку килограммов.

– Откуда у тебя такое мнение?

– Я по формам сужу. Округлым. Мне кажется, у тебя значительно выросли сиськи.

Щеки Лурдес в секунду покрываются розовым пламенем, глаза смущенно поблескивают, губы в подозрительной улыбке обнажают чистые белые зубы. Она по-детски заливается хохотом и выдает по-русски, сбиваясь и с трехэтажным акцентом:

– Если бы да кабы, да во рту росли грибы…

– Был бы не рот, а целый огород! – вторю я ей и покатываюсь со смеху.

И вдруг:

– Что, серьезно? – она прикасается ладонями к едва заметным выпуклостям.

– Да, это уже не прыщи, а холмики, я бы сказал.

– Да ну тебя! – беззлобно фыркает Лурдитас в ответ.

Называть ее Лурдитас я стал недавно, когда по прошествии многих лет и событий мы по-настоящему сдружились. Это уменьшительно-ласкательное имя, то есть признак особого, доверительного отношения к другому человеку. Я редко пользуюсь такими именами, только когда действительно хочу обласкать да понежить кого-то. Например, ребенка.

Лурдитас и впрямь дитя малое. Когда мы колесили по Беларуси, России и Украине в групповых поездках, организованных мной для студентов факультета русского языка, она реагировала на все увиденное и услышанное как едва оперившийся цыпленок. Вскидывала недоуменный растерянный взгляд, если у нее что-либо спрашивали на улице, улыбалась и пыталась лепетать что-нибудь в ответ, насупливалась и плакала от грубости прохожих, жаловалась мне на свою недалекость и глупость. Она никогда никого не винила и не осуждала, просто обижалась, но буквально через мгновение оживала и вновь улыбалась всем жителям планеты.

Поехали мы как-то в Севастополь из Алушты. Я купил билеты на маршрутный автобус заранее, но ошибся, балда. Одного билета не хватало. Контролерша оказалась человеком строгим и неприступным. Тогда после многократных попыток уговорить ее и даже подкупить я изобразил на лице милейшую из своих улыбок и подобострастно, слезливым голосом выдал:

– Женщина, дорогая, посмотрите вы на это создание, это же ребенок. Во, глядите, щас реветь начнет! Да я ее на колени себе посажу, и все дела…

Автостраж покосилась на Лурдес, смерила взглядом ее габариты, махнула с усмешкой рукой и пропустила в автобус.

В Севастополе мы пробыли целый день. Лурдес лучше меня знала, какую роль сыграл этот город в судьбе моей страны, его историю, и увлеченно рассказывала об этом всем остальным студентам. О набережной, например, которую видела первый раз в жизни, но знала о ней все получше любого экскурсовода. Потом мы пошлялись по городу, сходили посмотреть на корабли Черноморского флота, пообедали и стали собираться назад. Лурдес наотрез отказалась возвращаться так рано. Она, видите ли, никогда себе не простит, если не увидит закат на побережье Чёрного моря и не налюбуется на вечернее освещение города, о котором так много читала, так много слышала, и ни за что не уедет прямо сейчас – и все! Мне и еще двум ее подругам пришлось остаться. «Иначе сбежит!» – шепнула одна из них. Вся остальная группа отправилась в Алушту на уже знакомом автобусе с контролером-жандармом. Мы же забрели в какое-то кафе и наткнулись там на выставку – дегустацию крымских вин. К нашему столику приблизился мужчина-лектор и предложил пригубить несколько разных сортов этих замечательных терпких вин, что мы с готовностью исполнили. А он с увлечением в течение часа, а то и больше рассказывал нам о технологии выращивания винограда для изготовления оных. Уж не знаю, что там на Лурдес подействовало – музыка, почти таинственный полумрак или мелодичный мужской голос, – но наклюкалась она вдрызг и напрочь забыла о закате, вечернем освещении, истории и даже географии. Обе ее подруги тоже проявили себя активно в экскурсе по виноградарству Крыма. Начали даже петь по-русски при выходе из кафе. Надо было везти эту «контору» домой и укладывать спать. Я остановил частное такси. Шофер отказывался брать четырех пассажиров, ссылаясь на ДПС у въезда в город и неизбежный штраф, а то и похуже. Пришлось применить «новую экономическую политику» в виде двойного тарифа и уложить Лурдес плашмя на колени подруг для сокрытия факта нарушения. Так и доехали. Лурдес всю дорогу проспала, безмятежно улыбаясь во сне.