Юсеф Чельгрен - Подменыш. И другие произведения шведских авторов в переводе Евгения Шараевского

Крестьянин стоял во дворе и смотрел на свой пылающий дом.

– Одно хотел бы я знать, – промолвил он, – кто навлек на меня это несчастье.

– Да уж кто, как не подменыш? – сказал один из работников. – Давно уже собирает он щепки и солому и поджигает их на дворе и в избе.

– Вчера натаскал он на чердак кучу сухих веток, – сказала одна служанка, – и уже поджигал их, когда я его увидала.

– Зато он поджег их сегодня поздно вечером, – сказал работник. – Можете быть уверены, это он принес вам несчастье.

– Хоть бы он сгорел там внутри, – сказал крестьянин, – мне бы не жалко было и моей старой избы!

Лишь только он это сказал, как из избы выбежала его жена, волоча за собой ребенка. Крестьянин бросился к ней, вырвал у нее подменыша, высоко поднял его на руках и бросил назад в дом.

В это время из крыши и окон вырвалось пламя. Жар стоял ужасный. Какое-то мгновение жена смотрела на мужа, мертвенно-бледная от ужаса. Потом она повернулась и бросилась в дом за ребенком.

– Чтоб ты сгорела вместе с ним! – крикнул крестьянин ей вслед.

Но она все же вернулась, и подменыш был с ней. Она сильно обожгла себе руки и опалила волосы. Когда она вышла во двор, никто не сказал ей ни слова. Она пошла к колодцу, затушила несколько тлеющих мест на подоле своей юбки и села, привалившись спиной к срубу колодца. Детеныш ведьмы лежал у нее на коленях и вскоре уснул, а она продолжала сидеть, прямая, не смыкая глаз, и лишь печально смотрела прямо перед собой. Множество людей пробежало мимо нее, торопясь к горящему дому, но никто не сказал ей ни слова. Должно быть, она казалась такой страшной и отталкивающей на вид, что никто не осмеливался к ней приблизиться.

На рассвете, когда дом сгорел уже дотла, к ней подошел муж.

– Я больше не могу этого выносить, – сказал он. – Ты знаешь, что я неохотно ухожу от тебя, но я не хочу жить вместе с нечистью. Я ухожу сейчас и никогда не вернусь назад.

Когда жена услышала эти слова и увидела, что муж ее повернулся и пошел, ей показалось, что внутри у нее что-то оборвалось. Ей хотелось броситься за ним, но подменыш тяжело оттягивал ей колени. У нее не было сил сбросить его, и она осталась сидеть.

Крестьянин направился прямо к лесу, думая про себя, что идет этой дорогой в последний раз. Но прежде чем он успел подняться на холм, он увидел бегущего ему навстречу мальчугана. Мальчик был красивым и стройным, как молодое деревце. Волосы его были мягкими, как шелк, а глаза светились, как сталь.

– Эх, таким был бы мой сын, если б я его не потерял! – сказал крестьянин. – Таким был бы мой наследник. Не то что черная нечисть, которую моя жена притащила домой!

– Добрый день! – поздоровался крестьянин. – Куда ты держишь путь?

– Здравствуй и ты! – сказал мальчик. – Если ты угадаешь, кто я такой, узнаешь ты и куда я иду.

Услышав его голос, крестьянин побледнел.

– Ты говоришь, как говорят в наших краях, – сказал он. – Если бы мой сын не был сейчас у чертей, я бы сказал, что ты – мой сын.

– Ну что ж, ты верно угадал, отец, – сказал мальчик и засмеялся. – А коли ты правильно угадал, знай, что я иду к моей матери.

– Тебе незачем идти к матери, – сказал крестьянин. – И ты, и я ей безразличны. В сердце ее нет места ни для кого, кроме большого черного детеныша ведьмы.

– Неужто это так, отец? – сказал мальчуган и глубоко заглянул ему в глаза. – Тогда, пожалуй, мне лучше остаться пока с тобой.

Крестьянин был так рад сыну, что на глазах его чуть не показались слезы.

– Да, будь только со мной! – сказал он, беря мальчика на руки и высоко поднимая его в воздух.

Он так боялся еще раз потерять его, что пошел дальше, сжимая ребенка в своих объятиях.

Когда они прошли немного, мальчик начал разговор с отцом.

– Хорошо, что ты несешь меня не так плохо, как нес подменыша, – сказал он.

– О чем ты говоришь? – спросил крестьянин.

– Да о том, что ведьма шла по другую сторону пропасти, неся меня на руках, и каждый раз, как ты оступался и терял подменыша, она также падала со мной.

– Так ты говоришь, что вы шли по другую сторону пропасти? – переспросил крестьянин и задумался.

– Никогда мне не было так страшно, – сказал мальчик. – Когда ты бросил ребенка ведьмы в пропасть, ведьма хотела меня тоже бросить. Если бы не мать…

Крестьянин пошел теперь помедленнее и начал расспрашивать сына:

– Расскажи мне, как тебе жилось у чертей.

– Подчас могло быть и плохо, – сказал мальчик, – но только мать хорошо обходилась с подменышем, и ведьма тоже была добра ко мне.

– Она била тебя? – спросил крестьянин.

– Не чаще, чем ты бил ее ребенка.

– А что ты ел? – продолжал спрашивать отец.

– Каждый раз, когда мать давала детенышу ведьмы лягушек и мышей, я получал хлеб с маслом. Но когда вы ставили перед ним хлеб и мясо, ведьма угощала меня репейником и змеями. Первую неделю я чуть не помирал с голоду. Если бы не мать…

Когда мальчик рассказал об этом, крестьянин круто повернул и быстро зашагал вниз, по направлению к долине.

– Я не знаю почему, – сказал отец, – но мне кажется, что от тебя пахнет гарью.

– Да это и не удивительно, – сказал мальчик. – Прошлой ночью меня бросили в огонь, когда ты швырнул ребенка ведьмы в горящий дом. Если бы не мать…

Крестьянин шел теперь очень быстро, почти бежал, но вдруг остановился.

– А теперь ты должен мне сказать, как это случилось, что черти тебя отпустили, – сказал он.

– Когда мать принесла в жертву то, что ей было всего дороже в жизни, потеряли черти свою власть надо мной и отпустили меня, – ответил сын.

– Она пожертвовала тем, что было ей дороже жизни? – переспросил отец.

– Да, это когда она позволила тебе уйти, чтобы самой остаться с подменышем.

Крестьянка по-прежнему сидела на том же месте у колодца. Она не спала, но словно окаменела. Она была не в состоянии пошевельнуться и не замечала, что вокруг нее происходило. И тут она услыхала голос мужа, зовущий ее издалека. Сердце ее снова начало биться. К ней возвращалась жизнь. Она открыла глаза и посмотрела вокруг, словно со сна. Стоял ясный день, светило солнце, пускал трели жаворонок. Казалось невозможным, чтобы в такой прекрасный день продолжалось ее несчастье. Потом она увидела обуглившиеся бревна, лежавшие повсюду, и толпу людей с черными от сажи руками и разгоряченными лицами. И тогда поняла она, что проснулась для еще более печальной жизни, чем прежде, хотя чувство, что ее страдания закончились, не оставило ее. Она поискала глазами подменыша. Его не было на ее коленях, как и нигде поблизости. Если бы все оставалось по-прежнему, она вскочила бы на ноги и начала бы его искать, но теперь она почему-то чувствовала, что в этом нет необходимости.

И снова она услышала, как со стороны леса ее зовет муж. Он спустился по узенькой тропинке во двор, и все, кто помогал тушить пожар, сбежались к нему и обступили его, и теперь она не могла его видеть. Она лишь слышала, что он все выкрикивает ее имя, будто она, как и все остальные, должна была поспешать ему на встречу.