Михаил Сверлов - Бегущая по тундре. Документально-художественная повесть

Однажды, когда бригада работников окружкома комсомола возвращалась из командировки в Певек, а рейс на Анадырь откладывался по погодным условиям, они коротали время в комнате профилактория аэропорта Апапельгино. В соседней комнате геологи разгадывали кроссворд.

Когда они задумывались над каким-то словом, Яков через фанерную стенку подсказывал им. Через некоторое время, после очередной точной подсказки, дверь в комнату комсомольских работников открылась, и просунувшаяся в появившуюся щель бородатая голова спросила: «Кто тут такой умный?» Увидев обозначенного пальцами присутствующих в комнате Якова, голова коротко бросила: «А ну, пошли к нам». Яков ушёл. Через час он появился в комнате в сопровождении своего волосатого знакомого. «Хороший парень, – сказал тот, – но с большим недостатком для нашей территории».

– С каким? – удивлённо спросила Анна.

– Не пьёт. Понимаете, совсем не пьёт этот человек. Да и человек ли он? – и волосатый геолог громко захохотал. – А вообще-то и хорошо. Нам больше достанется, – и он вывалился из комнаты.

– Весёлые ребята. Только что вернулись с «поля», а теперь летят в Магадан, – сказал Яков, усаживаясь на своё место. – Говорят, что нашли золотое месторождение недалеко от твоего родного Рыркайпия.

С течением времени Анна стала понимать, что нравится Якову. И он становился ей не безразличным. Яша много помогал Ане в подготовке выступлений на разных собраниях, активах, совещаниях. Он мог часами объяснять ей вопросы, касающиеся организации работы производственных звеньев, взаимодействия промышленных цепочек, как мог, снимал её волнение перед выступлениями. А волновалась она всегда, особенно когда говорила о сохранности природы. Анну возмущало варварское отношение геологов, золотодобытчиков, месивших своей тракторно-вездеходной техникой оленьи пастбища. Яков, в целом соглашаясь с ней, доказывал необходимость проведения геологических, горных работ. «Ты понимаешь, – говорил он ей, – что на одном оленеводстве невозможно поднять жизненный уровень людей, живущих на Чукотке. Нужны промышленные предприятия, фабрики, горно-обогатительные комбинаты. Земля Чукотки полна полезными ископаемыми, и их надо брать. Это принесёт в бюджет сотни миллионов рублей, а на них можно и нужно строить жильё, больницы, детские сады, школы, клубы во всех населённых пунктах территории».

– Но тундра! – возражала Анна. – С тундрой-то как быть!? С её уничтожением пропадёт оленье стадо, а с ним – и жизнь, традиционная форма хозяйствования аборигенов, история чукотского народа.

– Тундру надо беречь, – отвечал ей Яков. – И много, много говорить о сохранности природы с руководителями организаций, от самого низового звена до областных руководителей, ведущих хозяйственную деятельность здесь. Ты же занималась ликбезом среди местного населения? Вот и здесь надо организовывать ликбез среди руководителей по сохранению окружающей их среды.

– Ну, да! Так они и станут нас слушать.

– А не станут, – твердо сказал Яков, – надо заставлять бережно относиться к столь ранимой чукотской природе большими денежными штрафами, лишением лицензий на пользование земельными угодьями, снятием с работы людей, не понимающих и не принимающих во внимание эту проблему. Прокуратура-то зачем? Заставьте их работать по этой проблеме. Что твои начальники не видят этого? Если не видят, нужно учить и их, приглашать сюда учёный народ, почвоведов, исследователей с авторитетом в правительственных кругах.

Таких бесед-споров было много и по разным темам.

Со временем Анна познакомила Якова с отцом, и они стали частенько чаёвничать в её однокомнатной квартире, выделенной им Окружкомом партии, когда она стала первым секретарём окружкома комсомола.

Аня старалась обучать работников окружкома хотя бы навыкам разговорного чукотского языка. Для этого приглашала из педучилища специалистов, сама старалась объяснять слова и словосочетания.

Но дело шло плохо. У них даже вышел спор с Яковом на эту тему. Он настойчиво советовал ей самой учить… английский язык. Но она всегда отвечала, что он ей не нужен, и что это пустая трата времени.

Как-то спор на эту тему возник во время чаепития у неё дома на кухне. Отец долго слушал их спор и вдруг спросил у Якова на английском, знает ли он сам язык. Наступила немая сцена из «Ревизора». У Якова во рту застрял кусок пирога, а чашка выскользнула из рук и брякнула о блюдце. Вывел его из ступора заливистый Анькин смех.

– Ну что, съел? – спросила она своего дружка, не переставая смеяться.

Яков вынул кусок изо рта, аккуратно положил его на блюдце.

Отхлебнув из чашки чаю, прочистил рот.

– Да, – ответил он по-английски, – и ещё немного знаю испанский и, конечно, идиш.

– Что такое «идиш»? – всё так же на английском спросил Тумнеттувге.

– Это язык, на котором говорят евреи – люди моей национальности.

– Так ты еврей? – с любопытством спросил старый охотник.

– Да, – ответил Яков.

– А она только на две трети чукчанка, – показывая на Анну, неожиданно сказал старый Тумнеттувге. Аня с удивлением смотрела на отца.

– Ну, что ты так на меня смотришь? – отец грустно посмотрел на дочь. – Принеси-ка сюда фотографию, где сфотографированы мы с матерью.

Когда Анна вышла из кухни, он спросил Якова: «Ты видишь, что у неё лицо не совсем похоже на лицо чукчанки. Да и тело тоже?» Яков утвердительно кивнул головой. Вернулась Анна, держа в руке фотографию. Она протянула её отцу.

– Дай ему, – сказал отец, указывая на Якова. Тот взял фотографию. С неё на него смотрел молодой Тумнеттувге, а рядом с ним на корточках сидела женщина с европейским лицом, одетая в кухлянку.

– Это её мать, Эттэринтынэ, – сказал отец.

– Но у неё лицо европейской женщины. Очень красивое лицо, – добавил Яков.

– Ты не видел лицо её мамы, Аниной бабушки. Мне рассказывали, что многие люди из других стойбищ приезжали в Рыркайпий только затем, чтобы посмотреть на неё. Многие сватались к ней. Даже американцы, которые привозили на побережье товары. Люди говорили, что сам Олаф Свэнсон 30 30 Олаф Свэнсон – известный торговец пушниной из Сиэтла и авантюрист, активная деятельность которого прошла на Аляске и Восточной Сибири в первой трети 20-го века. был неравнодушен к ней. Во всяком случае, уезжая из стойбища в девятьсот восьмом году, он подарил Аниной бабушке механическую ножную швейную машинку «Зингер». А потом родилась Эттэринтынэ. Опять же люди говорили, что она была очень похожа на него. Я не знаю… Так говорили люди.

Наступила продолжительная пауза.

– Почему ты никогда не рассказывал мне об этом? – наконец тихо спросила Аня отца.

– Когда ты жила с нами, то была слишком маленькой, чтобы понять это. А потом, когда стала большой, ты бывала очень редко у нас, и нам всегда не хватало времени поговорить об этом. А сегодня я рассказал это не тебе, а ему, – и он кивнул головой в сторону Якова. Яков осторожно положил фотографию на край стола. Тумнеттувге взял её.